Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну давай о чем-то поговорим.
В ответ на его «щедрое» предложение я фыркаю. Скашиваю взгляд и смотрю не очень одобрительно. Вадим же словно веселится.
— О чем?
— О чем хочешь. Мне нужно, чтобы ты расслабилась и не выглядела так, будто совсем не веришь в своего адвоката.
Он так явно напрашивается на комплимент, что я не сдерживаюсь, закатываю глаза. А вот потом думаю.
На самом деле, есть тема, которую мне очень хочется обсудить.
Почему он так резко ушел после секса?
Первая обида прошла, но недопонимание осталось. Его поведение выглядит слишком противоречивым. Хотя подозреваю, он о моем может сказать то же самое.
Но вместо того, чтобы поговорить по душам, я выпаливаю:
— У тебя есть тату.
Удивленный Вадим приподнимает брови и смотрит на меня.
— Есть, — не отрицает, а у меня ускоряется сердцебиение. Мы оба прекрасно помним, при каких обстоятельствах я это самое тату увидела.
— Что там написано?
— А что, не успела рассмотреть? — Делая вид, что он — зануда, а я — дико возмущена, цокаю языком и снова закатываю глаза.
— Душновато, — как ни странно, на мое замечание он реагирует адекватно.
Регулирует температуру в салоне.
— Это фраза на латыни. «Жизнь без свободы — ничто».
И даже отвечает хотя не трудно заменить, что нехотя. Отрывисто. Я же поворачиваю голову и смотрю на водителя внимательно.
— Почему именно эта фраза?
Вадим недолго молчит я прикусываю язык, чтобы не ляпнуть, что с такими установками его брак априори был обречен. Подозреваю, Титов понимает посыл фразы глубже, чем поверхностное желание оправдывать свободой любую глупую рихоть.
— Я набил ее, когда мне было восемнадцать. Хотелось чего-то пафосного, но не совсем тупого.
— Звучит действительно пафосно.
— Но и актуальности не теряет, — Вадим не спорит со мной. Только добавляет, пожимая плечами.
Мне тоже не хочется с ним спорить. Возвращаюсь взглядом к дороге, чуть сильнее сжимая колени.
Глупо подумала, что в следующий раз хотела бы рассмотреть тату получше.
Стыдно за эту мысль, потому что никакого следующего раза у нас случиться не должно.
Когда мы подъезжаем к суду, у меня начинают подрагивать руки. Адреналин выплескивается в кровь.
Вадим точно так же помогает мне выйти из машины. Слегка сжимает локоть, направляя в сторону здания, склоняется к моей щеке и произносит:
— Будь холодной и уверенной, Марьяна. Никаких истерик. Говори только тогда, когда я разрешаю. остальное — на мне. Доверься.
Я киваю, чувствуя, что язык будто занемел.
Моя тревожность повышается с каждым шагом и достигает пика, когда я вижу самодовольно усмехающегося Кирилла, который стоит на крыльце суда. Вокруг него — целая толпа людей, наверняка являющихся его адвокатами. Мне становится откровенно страшно. Всерьез задаюсь вопросом: а точно ли мы победим?
Как только я оказываюсь в зоне досягаемости Кирилла, он прихватывает меня за руку и склоняется к уху:
— Вот уж не думал, что дочь великого Минаева скатится к мелочной краже собачки с заднего двора.
— Он пытается уесть меня, но по голосу слышно, что сам тоже дико злится.
Я держусь. Дергаю руку и смотрю в лицо без страха.
— О чем ты вообще? Подозреваю, очень обидно, когда даже собака жить с тобой не хочет, сбегает при первой же возможности, но прости, я прекрасно её понимаю.
Лицо Кирилла краснеет. Я боковым зрением вижу, что Вадим улыбается. Мне тоже хочется улыбнуться в ответ Ему. Но это было бы лишним.
Обвожу взглядом собравшуюся вокруг Кирилла компанию людей в пиджаках и понимаю, что при близком рассмотрении они не кажутся мне такими уж страшными.
Ну и что, что у него больше юристов? Вопрос же не в количестве.
Мой почти бывший муж, бракоразводный процесс с которым происходит параллельно и без сомнений закончится скорым разводом, слегка поворачивает голову и устремляет взгляд на Вадима.
— А ты, я так посмотрю, умом не отличаешься.
Титов на дурацкое заявление не отвечает. У него только приподнимаются брови. Поза же остается прежней — расслабленной, самоуверенной.
— Предупреждения хороших людей совсем не слушаешь.
Я холодею, тоже смотрю на Вадима. Дико хочу сейчас же узнать, о чем говорит Кирилл, но не рискую.
Титов пожимает плечами. Делает шаг чуть ближе к Кириллу. Зачем-то тянется к его галстуку, поправляет, смотрит в глаза:
— Я уже в том возрасте, кода угрозы, подобные твоим, больше веселят, чем пугают. Но ты можешь продолжать, повеселиться я люблю.
Вадим подмигивает Кириллу, хлопает его по плечу, хотя в этом жесте нет ни черта от дружественности, скорее это тоже попытка унизить.
Дальше Титов разворачивается, не забыв прихватить за локоть меня, и тянет в сторону входа в здание.
После проверки документов мы движемся по довольно узкому коридору суда.
Я снова волнуюсь, но стараюсь это скрывать.
Когда останавливаемся у одной из дверей, всё же спрашиваю у Вадима:
— Он угрожал? Тебе? — По телу расползается липкий страх. Потому что угрозы Кирилла — это не пустой звук. И потому что они могут возыметь эффект. А если Вадим откажется от дела... Даже думать об этом не хочу.
Вадим играет на моих нервах, но сейчас это не злит. Какое-то время смотрит просто перед собой, потом только с ухмылкой на меня:
— А что? Если бы знала, старалась бы с ужинами лучше?
Я понимаю, что это не ответ, а нежелание отвечать серьезно, но просто не успеваю настоять на нормальном объяснении.
Нас приглашают в зал заседаний.
Оказавшись внутри и заняв стол напротив Субботина с его свитой, я изо всех сил стараюсь вникнуть в происходящее и как можно лучше разобраться, кто что говорит и чья позицию выглядит более убедительной.
Сидящие вокруг Субботина мужчины то и дело переговариваются шепотом — между собой и с ним. Мой адвокат же ведет себя так, будто совершенно во мне не нуждается. Он ни разу не склоняется к моему уху. Ему это, кажется, не нужно. Ну или я для него настолько бестолкова, что это кажется бессмысленным.
— Ваша честь, в прошлом заседании мы подавали ходатайство об истребовании договора, на основании которого была совершена сделка по отчуждению акций, принадлежащих моей подзащитной.
Вставший Вадим обращается к женщине-судье, которая выглядит совсем не погруженной в процесс. Она лениво листает папку с документами, вяло и редко кивая.
Я еле
