— Я, молодая девчонка, влюбилась в него по уши… — на этих словах она улыбнулась, и Крест понял, сколько за этой улыбкой скрывалось счастливых воспоминаний. — Он занимался бизнесом… Это потом я поняла, что даже не знала каким… Да мне и неважно было, мне нужен был он сам. Он меня баловал, задаривал цветами, подарками. Рестораны каждый день. В принципе, я многого и не просила, он сам… потому что любил меня, а я любила его. Мы строили планы на будущее. Когда я забеременела, расписались. Он устроил шикарный медовый месяц и дальше продолжал заваливать меня подарками — шубы, золото, телефоны последней модели. А потом… — тень набежала на лицо Леси, улыбка растаяла, — а потом я узнала, что все эти деньги — это деньги от продажи наркотиков. Он сам не употреблял, нет, но распространял, — она тяжело вздохнула. — Я была настолько слепа, что ничего не замечала. Вернее, я даже представить себе не могла, что в моей жизни, в моей реальности будет вся та грязь, о которой вещали с телевизоров. Казалось, весь этот криминал существует где-то в параллельной вселенной. К н и г о е д . н е т

Ее рассеянный взгляд блуждал по стенам кухни, но когда в поле зрения попали часы, висевшие над дверью, Олеся нахмурилась. Она поерзала на месте, словно собираясь с решимостью, и приступила к самому неприятному.

— В общем, однажды он влетел в пьяную драку. В коме лежал несколько недель. Через некоторое время домой и в больницу стали приходить какие-то люди, говорить, что они его кредиторы, что он им должен за «товар» (а я все понять не могла, за какой!), и что если он не выкарабкается, то долг придется платить мне, потому что я его законная жена.

Крест уже стал подозревать, чем в итоге все закончилось. Да, ребятки, торгующие подобным «товаром», шутить не любят и долги свои никому не прощают.

— Когда он умер, они стали приходить все чаще и чаще. Угрожали, но особо не трогали, наверно, потому что я была беременна. Предлагали в уплату долга отдать им ребенка, но я, естественно, отказалась. Настя — это все, что осталось у меня от прежней стабильной жизни. С универа меня отчислили, мама умерла еще до этого, а с отцом я с пятнадцати лет не общалась, — Леся обняла себя за плечи, поежилась как от мороза и продолжила свой печальный рассказ: — Все это время я жила тем, что сдавала в ломбард все, что подарил муж, плюс пособие на ребенка. Нужно было платить за квартиру, покупать лекарство, продукты, поэтому я особо не шиковала. А когда Насте исполнилось полгода, они пришли и сказали, что пора выплачивать долг. В этот раз уже не церемонились — наставили синяков, напугали ребенка. Вот так я и попала на панель, — вздохнула она, — потому что вариантов особо не было. К ментам я даже обращаться не стала, — она горько усмехнулась, — один раз мне «помогли», договорились, чтобы меня какое-то время не трогали, но сам знаешь, какой ценой — заявлением на тебя.

— Уехать? Скрыться не пыталась? — зная, что это бесполезно, все же спросил Крест.

— Пыталась, — кивнув, она прикусила губу. — Когда Насте четыре исполнилось, сбежала вместе с ней из города, но нас быстро нашли. Меня избили, ее забрали от меня на три дня. Я чуть с ума тогда не сошла. Сказали, если хочу вернуть дочь, то должна снова выйти на точку. Я и вышла. И больше уже не рыпалась.

В воздухе повисла напряженная тишина.

— И сколько ты еще им должна?

Олеся пожала плечами.

— Не знаю. Изначально сумма озвучивалась в долларах, а после была… как ее… девальвация, в итоге я осталась должна еще больше, — она усмехнулась своим мыслям, — но самое тяжелое, знаешь что? Я ведь даже с собой сделать ничего не могу, понимаешь? А иногда так хочется… Ни повеситься, ни вены вскрыть — у меня ребенок на руках.

В доме стояла гробовая тишина, даже Зефир спал беспробудным сном у кровати Насти. Не спалось только Кресту.

Он еще раз поднес к глазам глянцевый прямоугольник бумаги размером 10 на 15 сантиметров и, словно не веря собственному зрению, долго вглядывался в запечатленного там молодого мужчину. Находящаяся в его объятиях спутница мало интересовала Креста в данный момент. Наоборот, ему совсем не хотелось думать о том, какими именно «служебными обязанностями» занята сейчас Леся.

Он не смог ее удержать, хотя слабую попытку сделал. Попытку, которая изначально была обречена на провал.

— Может, не пойдешь? — спросил он, когда Леся, взглянув на часы после своей горькой исповеди, поднялась, чтобы начать собираться на «работу».

— А что потом? — усмехнулась она, печально глядя на него. — Ты завтра уйдешь, уедешь, а мне дальше в этом… — не стала озвучивать вслух эпитет, способный ярко и емко описать ее нынешнюю жизнь, — вариться.

Так и ушла, собравшись быстро, внешне совсем не напоминая собой ту, кем являлась, а Крест остался. Остался присматривать за Настей, развлекать ее и пытаться отвлечься от собственных мрачных дум.

В голове словно ненастье поселилось. Густой туман мешал разобраться в чувствах и собственном отношении к истинному положению дел. Правда вроде и отталкивала, вызывала брезгливость и отторжение, но и уйти, просто наплевав на Лесю, он не мог. Он не знал, как бы сам поступил, будучи на ее месте. Еще и Настя, ее чудесная дочка, отдаленно напоминавшая сестру в детстве, когда та еще не превратилась в обозленного подростка, а он сам был без «тяжкой» статьи в биографии.

— Ты завтра уедешь? — неожиданно спросила Настя, когда он укладывал ее спать. В голосе ее сквозила грусть и печаль.

— С чего ты взяла? — опешил от ее вопроса Крест, задержавшись на пороге.

Опешил даже скорее от того, как точно она подметила его настрой. Мысленно он реально начал рассматривать вариант смены места жительства — и не в плане перемены адреса в черте одного города. Россия — огромная страна, и лучше ему все же быть подальше от Леси, раз он не в силах ей помочь. Да и не обязан, в общем-то. Случившееся с ней — это закономерный итог ее, так сказать, подлости по отношению к нему. Неважно, по каким причинам она пошла на низость, главное, что пошла. Вот и расплата нагрянула, причем, довольно быстро. Предопределенность судьбы или жестокая справедливость жизни?

Остаться здесь с ней и дальше жить под одной крышей, зная, «как» она работает, он не сможет. Действительно, уважать себя перестанет как мужик. Впервые Крест задумался, почему он вообще задержался здесь, рядом с ней? Возвращался снова и снова? Не настолько он добр и великодушен, чтобы проникнуться жалостью к матери-одиночке (сколько их таких в родной стране). Влюбился? Наверное, да. В душе что-то начало зарождаться, неиспытываемое прежде чувство, маленький такой, крохотный огонек, от которого приливали силы и хотелось видеть в глазах Леси радость.

— Я слышала, как мама это сказала.

— Ты подслушивала? — притворно нахмурился Крест и вернулся в комнату, присел на краешек кровати.

— Ты только не умирай, ладно? — прошептала вдруг Настя и вцепилась ручонками в край одеяла. Глаза ее стали просто огромными, они тревожно светились в полумраке.