Недолго думая, я освободился от нее. Помог мне в этом скальпель, лежащий в серебристой коробочке прямо на столе. И только тогда, когда я увидел свою рану, понял, что кто-то всем этим пытался мне помочь. Плечо было целым-целехонько, а на месте пулевого ранения остался едва заметный розоватый шрам, стянутый стежками черных ниток. Вот только почему всю мою руку так зверски раздирает чесотка?

Из одежды на мне были только штаны. Расшнурованные ботинки стояли сейчас внизу, у стола, именно поэтому ногам было настолько комфортно. Я не снимал берцы с того самого утра, когда, ничего не подозревая, радостный отправился на завод в свой день рождения. Окровавленные и перепачканные грязью лоскуты ткани валялись под столом. Это все, что осталось от моего кителя и водолазки; неизвестный лекарь срезал все, чтобы не тревожить рану… или раны? В голове колыхнулись воспоминания.

Кем бы ни был мой спаситель, но зла он мне явно не желал. Я несколько расслабился, спрыгнул со стола и неуверенно отправился к выходу. Надевать ботинки сейчас совсем не хотелось, я наспех связал их шнурки вместе, чтобы удобно было нести обувь в руках. Погуляю пока босиком, не думаю, что успею простудиться. До ушей долетели далекие раскаты грома, а следом за ними и шум дождя. Я схватил лежавшую на полке плащ-накидку, завернулся в нее и осторожно двинулся вверх по ступенькам.

Моросил дождь, тихо постукивал по накидке. Я всеми легкими вдохнул прохладный чистый воздух. Было невыразимо хорошо и как-то… сверхъестественно спокойно. Чувство тревоги, с которым я не расставался все это время в Зоне, почему-то совершенно покинуло меня. Небо оказалось затянутым серыми тучами.

Вечереет, но еще светло. Мутный диск солнца едва просматривается над верхушками деревьев. Холмистое пространство, покрытое кустарником и сухой травой, казалось, ограждала своеобразная живая изгородь. Это были огромные стройные кедры. Они росли по периметру большой круглой поляны посреди леса. Почти на самой границе этой поляны на холме лежал тот самый вертолет, у которого я вчера устроил стрельбу. А я сам сейчас стоял в центре всего этого пространства, у обычного деревенского погреба. Рядом примостился небольшой старый домик.

Крыша хатки была крыта бледно-рыжей черепицей, из трубы тянулась вверх тонкая струйка дыма. Веранда, кривой забор, калитка, старый колодец, заготовленные на дрова стволы деревьев, колотые поленья под навесом, покосившаяся беседка, под ней — простенькие лавочки со столиком. Пейзаж из обычной жизни. Нездешний, не из Зоны…

Тут же где-то за спиной вспыхнула и зашипела «жарка», очень своевременно напоминая мне, где именно я нахожусь. Я резко обернулся и увидел мужскую фигуру в телогрейке. Это был самый обыкновенный деревенский дед, он неспешно топал прочь от ямы, со дна которой поднимался столб пламени. В руках старика болталось пустое помойное ведро, за спиной виднелся ствол винтовки. Судя по дульному тормозу и газоотводной трубке, это была СВД.

Погас и еще раз взметнулся к небу из ямы мощный столб огня, окончательно испепеляя то, что попало в аномалию. Видимо, дед использовал «жарку» в качестве утилизатора отходов своей жизнедеятельности. А почему, собственно, и нет?

— О-о-о, сына, очухался? Как раз вовремя. — Старик растянул седые усы и бороду в добродушной улыбке. — А я все жду да трапезу откладываю. Желудок вон как Сольвейг поет. Уже было решил не ждать тебя. Ты как вообще?

— Нормально, бывало и похуже.

Спокойный и приятный голос дедули располагал к себе, но почему-то по моему телу пробежали мурашки.

Ой, какой голос-то знакомый! Дед подошел ближе, и мои глаза «мутировали» в два больших арбуза.

— Д-д… дед Михей?..

Передо мной стоял и улыбался тот самый барыга-инвалид с рынка, который продал мне «пустышку».

Я так был рад видеть в этом проклятом месте хоть одно знакомое лицо, что меня совсем не смутила откровенно странная деталь — инвалид подошел ко мне на своих двух абсолютно здоровых ногах.

Или меня снова одолевают глюки?!

— Неужто мы с тобой уже встречались, сына? — Старик вприщур осматривал меня, услышав из моих уст свое имя. — Чей-то не припомню я, а память у меня — твоей фору даст.

— У вас брата нету случайно? — осторожно ответил я вопросом на вопрос. — Он такой… без одной ноги, на рынке торгует.

— А-а-а, так вот оно что! — Дед еще шире растянул губы в улыбке. — Есть такое дело, брательник-то мой близнюк, как две капли водицы со мной похожий. И прозвища потому мы взяли себе одинаковые. Я и пересылаю ему товар отсюда. Как он там, здоровый?

Уфф! Я облегченно перевел дух. Какое счастье, дедуля мне не мерещится.

— Не особо помню, батя, пьяный был вдрабадан, — я напряг извилины, пытаясь вспомнить тот вечер моей днюхи, последний в нормальном мире, — вроде бы здоров был. Только торговля у него, видимо, не очень. Работает допоздна, мерзнет.

— Ну, то его промысел, — дед махнул рукой, — сам захотел. Я ему предлагал уже готовую наличность высылать, а он вредничать взялся. Ну ладно. Давай к столу, сына!

Дед кивнул в сторону беседки и потопал к дому. Теперь я смог рассмотреть его винтовку. Так и есть — эсвэдэшка, с родной оптикой, без всяких чудес и наворотов.

— Садись в беседку, на воздушке повечеряем. Сегодня тепло, хорошо. А я сейчас вынесу, — кинул дед через плечо и исчез, растворился за дверью веранды.

Я еще немного постоял, помесил пальцами ног грязь, переваривая информацию, и отправился к беседке. Рядом с ней стояла бочка с водой, в которой плавал деревянный ковш. На одну из опор навеса был прибит рукомойник, точно такой, как во дворе дома, в деревне моего отца. Рядом на гвозде висело видавшее виды полотенце. Мыла нигде не наблюдалось, и я умылся одной водой. Сразу стало хорошо и свежо. Поочередно полив из ковша на ступни, смыл с них грязь и обулся. Но зашнуровывать берцы не стал — пусть ноги еще немного отдохнут.

Старая лавочка скрипнула, принимая вес моего тела. На простеньком деревянном столе стояла пустая консервная банка, исполняющая роль пепельницы. Под столиком удобно пристроилась старая тумбочка с посудой, несколькими банками консервов и тремя прозрачными бутылками без этикеток. Мутное содержимое было идентифицировано мной однозначно как денатурат. Подстольную композицию завершали два граненых стакана, стоявших сверху на тумбочке, большая надрезанная луковица и соль в треснутой фарфоровой чашке.

— Эх, с пылу-жару! — донесся со стороны дома радостный голос деда.

Я глянул туда, тотчас же подскочил с лавки и поспешил помочь старику.

— От спасибо, сына. Сразу видно, что человек культурный, воспитанный, — не замедлил отметить хозяин, передавая мне большую часть своей ноши. — Сковородку не тронь, я сам!

Я взял истрепанный рюкзак, плотную брезентовую сумку, целлофановый пакетик с лепешкой и отнес все это под крышу беседки. Дед очень шустро проследовал за мной. Шустро не по годам. Капли дождя, шикая, испарялись, попав на его горячую ношу.