Уотерхауз перезабывал все их фамилии. Он всегда с ходу забывает фамилии, а даже если бы не забыл, они ничего ему не говорят, потому что перед ним не положили организационные схемы Министерства иностранных дел (которое ведает разведкой) и Военного ведомства. Все постоянно говорят «Вот и Хайс!», и когда он уже готов озираться в поисках Хайса, до него внезапно доходит, что так они произносят «Уотерхауз». Кроме того, в его мозг проникает только одна ремарка — когда кто-то из Остальных говорит о премьер-министре тоном, предполагающим короткое знакомство. А это даже не Главный. Главный гораздо старше и внушительнее. Поэтому Уотерхауз (хотя давно перестал слушать) остается под впечатлением, что по меньшей мере половина присутствующих недавно общались с Уинстоном Черчиллем.

Потом внезапно в разговоре мелькает определенное слово. Уотерхауз не слушал, но почти уверен, что в последние десять секунд кто-то сказал: «Ультра». Он моргает и выпрямляется.

Главный поднимает брови. Остальные озадачены.

— Кажется, несколько минут назад что-то говорили про кофе? — спрашивает Уотерхауз.

— Мисс Стенхоуп, кофе капитану «Вот и Хайсу», — говорит Главный в металлический селектор. Это один из полудюжины учрежденческих селекторов в Британской империи, зато цельнолитой, чугунный, весит сто фунтов и подсоединен к розетке с напряжением 420 вольт проводами толщиною в указательный палец. — И будьте так любезны принести чай.

Теперь Уотерхауз знает, как зовут секретаршу Главного. Что ж, это зацепка. Отталкиваясь от нее, он сможет путем разысканий восстановить фамилию Главного.

Судя по всему, это вернуло их в фазу Светской Болтовни. Американские боссы были бы раздосадованы, британцы же, напротив, демонстрируют явное облегчение. Мисс Стенхоуп просят принести и другие напитки.

— Вы в последнее время видели доктора Шеэна? — спрашивает Уотерхауза Главный с ноткой тревожной заботы в голосе.

— Кого? — Тут Уотерхауз понимает, что речь о каперанге Шойне, и что в Лондоне его имя произносят более правильно.

— Капитан Уотерхауз? — спрашивает Главный через несколько минут. Уотерхауз придумывает новую криптографическую систему, основанную на разном произношении слов, и довольно долго не произносит ни слова.

— Ах да! Я заскочил к нему перед отъездом. Конечно, когда он… э-э… малость не того, с ним запрещено говорить о шифрах.

— Разумеется.

— Беда в том, что, когда у тебя с человеком все общие дела насчет криптологии, трудно удержаться и не нарушить приказ.

— Да, весьма затруднительная ситуация.

— Мне кажется, он более-менее ничего. — Уотерхауз говорит не очень убежденно. В кабинете наступает приличествующая тишина.

— Когда он находился в более благоприятном состоянии, он восторженно писал о вашей работе над «Криптономиконом», — говорит один из Других, до сих пор по большей части молчавший. Уотерхауз решает, что это какая-то шишка в мире машинной криптологии.

— Мировой дядька, — говорит Уотерхауз.

Главный использует это как отправную точку.

— Поскольку вы работали с машинами доктора Шойна, то входите в список «Мэджик». Теперь, когда наши страны договорились — по крайней мере в принципе — сотрудничать в области криптологии, это автоматически включает вас в список «Ультра».

— Понятно, сэр, — говорит Уотерхауз.

— «Ультра» и «Мэджик» в значительной степени симметричны. В обоих случаях вражеская держава разработала шифр, который считает абсолютно невзламываемым. В обоих случаях союзная держава взломала шифр. В Америке доктор Шойн и его команда раскололи «Индиго» и построили машину «Мэджик». У нас команда доктора Нокса взломала «Энигму» и построила «Бомбу». Здесь светилом был доктор Тьюринг, у вас — доктор Шойн, но он, как вы выразились, малость не того. Однако он утверждал, что вы вполне на уровне Тьюринга.

— Чертовское преувеличение, — говорит Уотерхауз.

— Вы учились с доктором Тьюрингом в Принстоне, так?

— Мы были там в одно время, если вы меня понимаете. Катались на велосипедах. Нас нечего сравнивать.

— Но ведь доктор Тьюринг учился в аспирантуре, а вы были простым второкурсником.

— Конечно. И все равно он гораздо сильнее меня.

— Вы чересчур скромны, капитан Уотерхауз. Многие ли студенты публикуют статьи в международных журналах?

— Мы просто катались на велосипедах, — упрямо повторяет Уотерхауз. — Эйнштейн даже говорить со мной не захотел.

— Доктор Тьюринг всерьез занимался теорией информации, — произносит не по годам изможденный тип с длинными седыми патлами. Уотерхауз мысленно определяет его как оксфордского профессора. — Вероятно, вы обсуждали с ним эти темы.

Профессор поворачивается к остальным и говорит профессорским тоном:

— Теория информации для механического калькулятора то же, что гидродинамика — для корабельного корпуса. — Потом оборачивается к Уотерхаузу и произносит чуть менее напыщенно: — Доктор Тьюринг продолжал работать в этом направлении после того, как исчез с вашего горизонта и вступил в область Засекреченного. В особенности его интересовало, сколько именно информации можно извлечь из случайных, на первый взгляд, данных.

Внезапно все в кабинете вновь обмениваются удовлетворенными взглядами.

— По вашей реакции я заключаю, — говорит Главный, — что и вы продолжали думать в этом же направлении.

Уотерхаузу интересно, какой была его реакция. Он отрастил клыки? Напустил слюней в кофе?

— Это хорошо, — говорит Главный раньше, чем Уотерхауз успевает ответить, — потому что нам это тоже в высшей степени интересно. Понимаете, сейчас, когда мы прилагаем усилия — подчеркну, предварительные и явно недостаточные усилия скоординировать действия американской и британской разведки, мы оказываемся в нелепейшей ситуации. Мы знаем все, капитан Уотерхауз. Мы читаем личные послания Гитлера военачальникам на местах зачастую раньше самих военачальников. Очевидно, что такое знание — мощнейшее оружие. Но так же очевидно, что оно не поможет выиграть войну, если мы не будем действовать в соответствии с полученным знанием. То есть если с помощью «Ультра» мы узнали, что из Таранто в Северную Африку вышел конвой с припасами для Роммеля, это знание бесполезно, если мы не потопим конвой.

— Ясно, — говорит Уотерхауз.

— Теперь, если десять конвоев вышли и все потоплены, даже те, что двигались ночью или в тумане, немцы спросят себя, как мы их нашли. Они поймут, что мы раскрыли шифр «Энигма», сменят его, и это оружие будет для нас утрачено. Смело могу сказать, что мистера Черчилля огорчит такой поворот событий.

Главный смотрит на Остальных, те важно кивают. У капитана Уотерхауза такое впечатление, что мистер Черчилль относится к этому вопросу весьма серьезно.

— Давайте изложим суть дела в терминах теории информации, — говорит профессор. — Информация течет к нам из Германии через систему «Ультра» в Блетчли-парке. Информация поступает туда в виде случайных на первый взгляд сигналов азбуки Морзе, которые передаются по радио. Но поскольку у нас есть очень умные люди, способные отыскать смысл во внешне случайной последовательности, мы получаем чрезвычайно важную информацию. Так вот, немцы пока не взломали наши главные шифры. Однако они могут наблюдать за нашими действиями — за маршрутами наших конвоев в Северной Атлантике, за перемещениями самолетов. Если конвои всякий раз обходят стороной немецкие подводные лодки, а наши бомбардировщики летят прямиком к немецким конвоям, то немец — я говорю об очень умном немце, о немце-ученом — понимает, что действует не случайность. Этот немец может отыскать корреляцию. Он увидит, что мы знаем больше, чем должны бы. Другими словами, с какого-то момента информация начинает течь от нас к немцам.