Вы, кузина, не знаете об этом, может статься? Но это так: коррежидор, мерзавец, вступился за сынка, и по его ходатайству Кассационный суд в Порто в установленный срок принял апелляцию убийцы; мало того, хлопотами коррежидора его сынок переведен в тюрьму Порто. Я сейчас хлопочу об утверждении приговора и надеюсь, что добьюсь своего; но, покуда убийца здесь, не хочу, чтобы дочь моя оставалась в Порто.

— Вы — отец, кузен, я — всего лишь родственница, — сказала аббатиса. — Будь по-вашему. Вы хотите увидеть девочку, не так ли?

— Да, если возможно.

— Хорошо; когда позову вас, войдите в первую келью справа, Тереза будет там.

Когда Терезу уведомили, что ее ждет отец, здоровый цвет лица, появившийся было у нее, на радость сеньорам монахиням, сменился мертвенною бледностью, с некоторых пор для нее обычной. Увидев это, тетушка воспротивилась намерению девушки выйти к отцу и вызвалась перенести встречу на другой день.

— Надобно идти, — сказала Тереза. — Пойду, тетушка.

При виде дочери отец вздрогнул и изменился в лице. Он ожидал увидеть ее изменившейся, но не в такой мере. Старик подумал, что не узнал бы ее, не будь он предупрежден, что сейчас выйдет дочь.

— Какою стала ты, Тереза! — воскликнул он с волнением. — Почему ты не написала мне о своем недуге?

Сдержанно улыбнувшись, Тереза отвечала:

— Я больна не так тяжко, как полагают мои товарки.

— Достанет у тебя сил поехать со мной в Визеу?

— Нет, отец; мне едва достанет сил сказать вам, что в Визеу я не поеду.

— Но почему? Ведь от этого зависит твое здоровье!..

— Здоровье мое зависит от совсем других вещей. Здесь я буду жить или умру.

— Полно, полно, Тереза, — возразил Тадеу с притворной мягкостью. — По моему мнению, здешний воздух вреден для твоего здоровья, а раз так, ты должна ехать, ибо судьба твоя складывается печально и мой долг — направить ее по лучшему и более верному пути.

— Вы уже сделали это, отец. Смерть исправляет все заблуждения жизни.

— Разумеется; но я хочу, чтобы ты жила, а потому соберись с силами для поездки. Уже на полпути к дому ты почувствуешь, что здоровье чудесным образом возвращается к тебе, вот увидишь.

— Я не поеду, отец.

— Не поедешь?! — в раздражении воскликнул старик, вцепившись дрожащими от гнева пальцами в прутья решетки, отделявшей его от Терезы.

— Нас разделяют эти железные прутья, за которые вы ухватились, отец, и они разделили нас навсегда.

— А закон? Думаешь, у меня нет законных прав забрать тебя из монастыря против твоей воли? Забыла, что тебе всего лишь восемнадцать лет?

— Я знаю, что мне восемнадцать лет; законов не знаю, и мое неведение меня ничуть не заботит. Если меня увезут отсюда насильно, знайте, отец мой, что увезут мертвое тело. А там... делайте со мною что хотите. Но покуда я в силах говорить «нет», клянусь вам, что не поеду, отец.

— Понятно, в чем дело! — взревел старик. — Проведала, что убийца здесь, в Порто?

— Да, сеньор, проведала.

— И сознаешься без стыда, без отвращенья к себе самой! Ты еще...

— Отец, — прервала Тереза, — я не могу больше слушать, мне плохо. Позвольте мне уйти... и мстите, как вам угодно. Для меня в этом долгом мученичестве блаженством было бы умереть на виселице... рядом с тем, кого вы зовете убийцей.

Тереза вышла из приемной, сделала несколько шагов по направлению к своей келье и без сил прислонилась к стене. Тетушка и служанка бросились к ней на помощь, но она, мягко отстранив их, прошептала:

— Не надо... Все хорошо... Такие потрясения придают сил, тетушка...

И она, хоть и неверным шагом, но сама дошла до кельи.

Тадеу в смехотворной ярости колотил ногою в монастырские двери, к великому ужасу привратницы и других инокинь, испуганных столь диким поведением.

— В чем дело, кузен? — обратилась к нему строго настоятельница.

— Пусть Терезу выведут на улицу, я так хочу.

— Как — на улицу? Кто же выведет ее на улицу?!

— Вы, сеньора, у вас нет права удерживать дочь в монастыре против воли отца.

— Так-то оно так; но будьте осмотрительней, кузен.

— Какая там, к дьяволу, осмотрительность! Пусть выведут мою дочь на улицу, я так хочу.

— А сама она не хочет?

— Нет, сеньора.

— Тогда дождитесь, покуда мы уговорим ее добром, не тащить же волоком.

— Я сам пойду за ней, если понадобится, — возразил старик в нарастающей ярости. — Отворите двери, я сам ее выведу!

— Эти двери нельзя открыть без дозволения властей, сеньор кузен. Нельзя нарушать монастырский устав в угоду беспорядочным страстям. Успокойтесь, сеньор! Ступайте отдохните, а потом вы вернетесь и мы сообща договоримся о решении, приемлемом для всех нас.

— Понятно! — вскричал старик, размахивая руками за решеткой приемной. — Все вы в заговоре против меня! Не беспокойтесь, я славно вас проучу. Знайте, сеньора аббатиса, не желаю я, чтобы моя дочь продолжала получать письма от убийцы, слышите?

— Думаю, Тереза никогда не получала писем от убийцы, и не предполагаю, что когда-нибудь она будет получать таковые.

— Не знаю, что вы там предполагаете. За вашим монастырем буду следить сам. А служанку Терезы извольте рассчитать, понятно?

— Почему? — осведомилась с досадой настоятельница.

— Потому что я поручил ей сообщать мне решительно обо всем, она же ничего не рассказала.

— Стало быть, не о чем было рассказывать, сеньор!

— Не морочьте мне голову, кузина! Требую, чтобы служанку выгнали из монастыря, и немедля!

— Не могу выполнить ваше желание, поскольку у меня не в обычае поступать несправедливо. Если вам угодно, ваша милость, чтобы у вашей дочери была другая служанка, пришлите ее; что же до нынешней, то у нас в обители немало сеньор, которые хотели бы взять ее к себе на службу, да и сама она хочет остаться здесь.

— Все понятно! — взревел фидалго. — В могилу свести меня хотите! Так вот не сведете! Попомните