— Хотя да, — Ольга нарушает повисшее молчание первой. — Синяки успели зажить, когда ты появился.

— Я трахнул тебя, — это я помню ярко, оглушающей вспышкой из прошлого, до деталей. — Ты мне слова против не сказала.

— Я испугалась, — она кивает и переводит взгляд на свои пальцы, которыми до сих пор держится за мое запястье, — у тебя рубашка была в крови…

— Я подрался.

— … манжет оторван с мясом. Я впервые увидела тебя таким.

— Каким?

— Каким ты стал с тех пор. Но тогда был самый первый раз, как знакомство с тобой новым. Оно мне трудно далось, — она порывается закрыть лицо руками, но делает над собой усилие и остается передо мной без преград, даже глаза не прикрывает. — И ты не хотел ничего слышать, запретил даже упоминать тот день и произносить его имя вслух. Я не понимала почему, я так хотела с тобой поговорить, мне нужно было выговориться и обнять тебя, как мужа. Сильного, надежного, ты ведь спас меня от него в тот вечер...

Она проводит большим пальцем по моей коже и внутри чиркает яркая искра.

— Но ты начал творить страшные вещи, если не со мной, то вокруг, и я закрылась. Научилась кивать, научилась ненавидеть тебя, когда ты сделал это со мной на том диване. Помнишь? — она поспешно отмахивается, пугаясь собственного вопроса. — Правда, меня не хватило надолго. Невозможно жить бок о бок с тем, кого презираешь всем сердцем, так только скорее сойдешь с ума. И я выбрала безразличие, вырастила его в себе по крупицам и смогла со временем не замечать всего того, что происходит вокруг.

Меня всегда бесило именно это. Как будто ей плевать… Как неживая кукла, которую нужно хорошенько встряхнуть, чтобы добиться малейшей реакции.

— Ты прав, мне нужно лечь, — неожиданно произносит она и переносит ладони на подлокотники, собираясь с силами, чтобы оттолкнуться. — На первом этаже есть спальни?

— Нет, только на втором.

Жена кивает и опускает лицо, на котором тут же проступает сильная усталость. Беру ее и отношу наверх, в “нераспечатанную” спальню. Я ни разу здесь не ночевал, но собирался завалиться и поэтому дом приготовлен. Кровать заправлена и хрустит свежими простынями. Рывком сбрасываю на пол покрывало и опускаю Олю на матрас. Зависаю, потому что не могу отвести глаза от ее красивого лица и фигуры… Она кажется совсем маленькой на огромной кровати.

— Нужно проветрить, — иду к окну и открываю его настежь.

А когда возвращаюсь назад, хочу пройти мимо, оставив ее, но вместо этого падаю на другой край и растягиваюсь во весь рост. Я вымотался и мысли ворочаются с трудом. И я гоню их прочь, там слова жены и наше прошлое.

Хотя накрывает потихоньку. Крадется холодком…

— Скажи хоть что-нибудь, — отзывается Ольга.

Она лежит ко мне спиной и не двигается. Это делаю я, подтягиваю себя вплотную к ней и крепко обнимаю, подгибая под себя и смыкая ладони у нее на животе. Она не сопротивляется, но аккуратно отворачивает лицо, будто боится, что я начну целовать ее.

— Я привык думать, что ты грязная шлюха, — говорю как есть. — Это не вырвешь сразу. Но я хочу верить тебе.

— Не надо, Дима, — она ловит мою ладонь, которая поднимается чуть выше. — Пожалуйста.

— Я противен тебе?

— Я не знаю…

— Как можно не знать? Что ты чувствуешь сейчас? Тебя тошнит от моих прикосновений?

— Мне трудно, — она говорит слишком тихо, и я разворачиваю ее в руках, заглядывая в лицо. — Дима… Мы можем поговорить потом?

— Ты когда-нибудь изменяла мне? — зажимаю ее подбородок между пальцами, чтобы не дать вновь отвернуться. — Трахалась с другим?

— Нет, Дима. Никогда.

Я вглядываюсь в нее и вновь хочу верить. Блядство! Я сейчас готов поверить в любую херню! Я вижу ее, как прежде, как пелена падает с глаз и я вспоминаю, как сумасшедше любил ее и хотел сделать самой счастливой.

Моя. Я взял ее первым и сделал своей. Мечтал о ней.

А теперь? Она может не отвечать, я вижу, что ей тошно в моих руках. До судороги.

Выпускаю ее из рук и резко встаю с кровати. Мне нужно на выход, подальше от нее, потому что я ни черта не контролирую и не знаю, как отреагирую в следующую секунду. И мне нужно что-то сломать… Раскрошить на мелкие куски!

Сука!

Она не врала? Не изменяла? Да?!

Ничего не заслужила…

Всё сам. Собственными руками.

Столько лет!

Я просыпаюсь от звонкого шума и вижу, что вернулся на первый этаж. Смотрю на пол и запоздало понимаю, что на автомате сорвал первую попавшуюся полку. Перебил какое-то стекло.

Мало.

Со всей мощи вбиваю в стенку кулак, а потом проваливаюсь в слепой раж, и наношу удар за ударом, без передышки. Бью и бью, пока не слышу ее встревоженный голос.

ОЛЬГА

Он разбил руки в кровь. Изувечил.

Дима отшатывается от меня, когда я подхожу ближе, и следом обессилено скатывается вниз. Он практически падает на пол и спиной прижимается к стенке, часто дышит и бросает руки на колени. Выставляет их перед собой, а с них стекают тягучие алые капли.

— Лед не нужен, — кидает он ледяным тоном. — Ничего не нужно.

— Хорошо, — я рефлекторно киваю, чтобы он не подумал, что я собираюсь спорить.

Но уйти не могу. Опускаюсь на колени рядом с ним и стараюсь угадать его мысли. Он выглядит загнанным и обозленным, жгучим штормом по лицу гуляет черная тень и заставляет его то и дело кривиться. Пару мгновений Дима даже не замечает, что я совсем близко, а когда поднимает на меня глаза, замирает и болезненно выдыхает.

— Почему ты здесь? — спрашивает он.

— Что?

— Какого хера ты здесь?! Я не звал тебя, не тащил…

Он хочет ещё что-то добавить, но сбивается и не находит подходящего слова. Оно ускользает от него, и Дима машинально сжимает кулаки.

— Не надо, — не могу промолчать, ведь видно, что ему по-настоящему больно. — Не делай так.

Я осторожно протягиваю к нему ладонь и касаюсь запястья. Простое легкое прикосновение, чтобы отвлечь.

— Ты не обязана, — тут же отзывается Дима. — Иди.

Я поднимаюсь на ноги и правда ухожу, поворачиваю к столовой и иду к холодильнику. Всё-таки достаю пачку льда и возвращаюсь к мужу, который не пошевелился ни на миллиметр. Он проваливается глубоко в свои мысли и не реагирует на мои манипуляции первые мгновения. Только кривится, когда я прикладываю лёд и легонько нажимаю, чтобы пачка не упала.

Я сижу напротив него и держу лёд, чувствую его заострённый взгляд на моем лице.

— Ты мог повредить руки, лучше позвонить Рудову, пусть…

— Не хочу никого видеть.