И вот один странный факт. Адлер любил рассказывать историю,как он поборол свой детский страх перед кладбищем. Дорога в школу, по словамАдлера, пролегала через кладбище, и всякий раз, проходя через него в компанииодноклассников, мальчик испытывал ни с чем не сравнимый ужас. «Однажды, —вспоминал потом Адлер, — я твердо решил положить конец этому смертельному ужасуи в качестве средства для этого выбрал „очерствение“. Я немного отстал отостальных ребят, положил свой ранец на землю у кладбищенской стены и пробежалчерез все кладбище раз с дюжину, пока не почувствовал, что овладел своимстрахом. Мне кажется, что с тех пор я проходил эту дорогу уже без страха».

Спросите, что в этой истории странного? Выяснилось, что подороге в школу у Альфреда не было никакого кладбища! Причем выяснил это самАдлер и сам же очень этому обстоятельству удивился. Как такое может быть,понять, конечно, сложно, но сама по себе подобная аберрация памяти необычайнопоказательна! Видимо, Адлер так хотел выглядеть в своих глазах смелымчеловеком, который умеет побеждать, что его воображение сыграло с ним этотфокус. Не имея возможности конкурировать со своими родителями, Адлер придумалего, чтобы конкурировать хотя бы с самим собой, со своим страхом. Конкурироватьи обязательно победить...

«Совершенствоваться — значит в чем-то превзойти самого себя»,— написал как-то Альфред Адлер. И это классическая формула «совершенствования»,которую предлагает нам иерархический инстинкт. Он словно бы говорит нам: победисвоих родителей или, на худой конец, победи самого себя. И действительно, мызачастую умудряемся бороться с самими собой, причем, может быть, с большимрвением, нежели с другими. Это происходит в тех случаях, когда родители илисерьезно подавляли нас и подавили-таки, или были столь авторитетны, стольвысоко забрались, что нам более ничего не оставалось, как отрабатывать свойиерархический инстинкт с самими собой.

Иными словами, как это ни покажется странным, наши родителине всегда являются единственным источником нашей неудовлетворенности; мы можеми сами натренировать себя соответствующим образом.

На вопрос: «Где же та был, когда делили мир?» — они всегдаотвечают: «Я был болен».

Альфред Адлер

Хотя я уже высказал свое несогласие с интерпретациями,которые традиционно делает психоанализ, рассматривая отношения родителей идетей, но, как можно было заметить, не отрицал самого факта проблемы. Болеетого, общая схема отношений в семье, принятая в психоанализе, кажется мнесоответствующей действительности; поэтому если мне и предстоит оспариватьданные этой уважаемой теории, то лишь в разрезе оценки и понимания вопроса.

Но вопрос есть, и он прост: есть папа и мама — они по однусторону баррикад, а есть сын или дочь — и они по другую сторону тех же самыхбаррикад. Правда, имя этой баррикады (в рамках данной главы) — иерархическийинстинкт, а вовсе не сексуальное влечение, хотя оно эпизодами и вплетается вобщую ткань сражения. Обо всем этом мне и предстоит сейчас рассказать,поскольку данное противостояние и является источником нашего внутреннего,иногда даже не ощущаемого внутреннего напряжения.

Вечная неудовлетворенность Эдипа

Фрейд избрал для своей теории миф о царе Эдипе в качествесвоеобразного доказательства главного постулата психоанализа: дети испытываютсексуальное влечение к родителю противоположного пола и ненавидят (даже желаютсмерти) родителю своего пола. Но, как мне представляется, подноготная древнегомифа имеет прямо противоположное значение. Попробуем в этом разобраться.

Когда фивский престол оказался пуст, Лаий, который имел нанего полное право, отправился в Дельфы, чтобы узнать у бога-прорицателя, будетли его воцарение на счастье Фивам. Бог ответил уклончиво: «Да, если не родишь себенаследника». Лаий испугался, но его молодая жена Иока-ста, желавшая ребенка,родила-таки от него мальчика. Испугавшись пророчества, Лаий велел отнестиребенка в ущелье Киферона, чтобы тот погиб. Но мальчик спасся, и его усыновиладругая царственная чета — царь и царица Коринфа. Они-то и назвали его Эдипом,выдав себя за его истинных родителей.

Потом по новой родине Эдипа поползли упорные слухи, что онне сын своих родителей. Юноша отправился к тому же дельфийскому оракулу, чтобыузнать правду. На вопрос бог не ответил, но сказал: «Ты убьешь своего отца иженишься на своей матери». Конечно, благородный Эдип не мог допустить этого ине вернулся в Коринф. Разве мог он допустить, что станет отцеубийцей и мужемсвоей матери? Он отправился странствовать.

По дороге в Фивы Эдип попал в своеобразное ДТП. На негонаехала повозка некоего богатого гражданина, который, кроме прочего, ударилюношу хлыстом. Эдип не снес оскорбления и ответил ударом на удар, и гражданинскончался. Если бы в свое время Лаий не совершил роковой ошибки — не удалил быот себя сына, то этой трагедии не случилось бы. Ведь этим погибшим гражданиномбыл не кто иной, как отец Эдипа — Лаий. Так Эдип, не ведая о том, сталотцеубийцей.

В Фивах Эдип совершил подвиг, избавив город от напастейСфинкса. За это была назначена награда — рука царицы, рука Иокасты, рука егоматери. Но разве принял бы эту награду Эдип, если бы не опасался стать супругомсвоей матери, матери, которую, как он думал, он оставил в Коринфе? Нет. Иокастабыла все так же молода (она была родом из Спарты, где женщины не старели досамой смерти), и он, не зная, что совершает инцест, стал ее законным супругом.Теперь Эдип не опасался, что обесчестит свой дом отцеубийством и постыднымбраком...

Его мать родила ему трех сыновей и двух дочерей, которым онбыл и отцом, и сводным братом. Но на город напала чума — проклятие Аполлона. Ивновь Дельфы, и вновь боги заговорили о преступлении, которое должно искупить.Но кто убийца царя Лаия? Об этом Эдип спросил у святого Тиресия. И снова пророчество:Тиресий указал на самого Эдипа. Потом нашлись свидетели, правда раскрылась. НоЭдип не верил, ведь его родители были там, в Коринфе...

Только Иокаста, его мать, догадалась обо всем и кончилажизнь самоубийством. Она повесилась, сжимая в руке роковое ожерелье, которое,согласно другому пророчеству, должно было принести ей несчастье. Она знала обэтом, но приняла роковой подарок. Теперь прозрел и Эдип. «Проклятье вам, моиглаза, не видевшие того, что следовало видеть!» — говорил Эдип у трупа повесившейсяматери. Вытекли глаза страдальца под золотой иглой, и он во второй разотправился в ущелье Киферона, чтобы обрести там смерть, не принявшую его впервый раз, когда он был младенцем. Круг замкнулся.

Вот такая история — все обо всем знали заранее, хотелиизбежать трагедии, и каждый сделал все от него зависящее, чтобы эта трагедиястала неотвратимой. И разве это миф о том, как сын жаждал смерти своему отцу исексуального соития со своей матерью? Что-то сомнительно. С общефилософскойточки зрения это история о страхе и о потворстве ему. Последствия подобнойполитики, как мы видим, трагичны. Если же все-таки рассматривать этот миф каксвоеобразный семейный эпос, то мы видим, что ребенок оказывается в нем игрушкойобстоятельств, а вовсе не активным действующим лицом.