Рик покачал головой.

– За мной последнее слово.

– Ерунда какая-то. – Дональд умоляюще поглядел на меня. – Алан, ради всего святого, ты-то хоть меня поддержи.

– Извини, – сказал я. – Тут я согласен с Риком.

Он уставился на меня.

– Почему?

– Потому что в конечном итоге эта запись ничего не значит.

Рик и Дональд переглянулись.

– В каком смысле?

– Мы все понимаем, что в этом деле замешано что-то непонятное, – сказал я. – И мы сможем во всем разобраться, узнать наверняка, кем был Бернард и что он сделал, только если вернемся к началу. – Я одним махом допил пиво, едва слышно отрыгнул и объяснил им свой план по восстановлению истории действий Бернарда.

Дональд задумчиво затянулся.

– Я понимаю, что тебе хочется придать этой ситуации какой-то упорядоченный вид, Алан, правда. Но…

– Что «но»?

– Тебе не кажется, что нам и без того хватает проблем? Чем глубже мы закопаемся, тем больше вероятность, что мы начнем открывать двери, которые почти наверняка лучше оставить закрытыми.

– Мы можем найти и кое-что похуже, – добавил Рик. – То, о чем мы не хотим знать.

– Ага, – я кивнул ему через качавшиеся между нами изящные завитки дыма. – Такое вполне возможно.

– А тогда что толку? – пожал плечами Рик. – С тем же успехом можно просто заткнуться, затаиться и переждать, пока гроза не пройдет, понимаешь?

– Тебя пугает то, что мы можем обнаружить, Рик?

Его лицо ожесточилось.

– Это не я слетел с катушек и начал видеть невидимое, разве нет?

Я поставил пивную бутылку и отодвинул ее к краю стола, сопротивляясь желанию разбить ее об его голову.

– Поступайте, как хотите. Я хочу знать правду.

– Молодая женщина была жестоко зарезана и оставлена в неглубокой могиле на поле, где город хоронит мертвых животных, – ровно проговорил Дональд. – И почти наверняка Бернард убил и ее, и еще бог знает скольких еще, а мы все это время даже не подозревали, что он был психопатом. Вот тебе правда, Алан. Что еще тебе надо знать?

Рик энергично закивал.

– Донни наконец говорит что-то толковое.

Нас прервал внезапный восторженный вопль группы молодых людей возле одной из пинбольных машин, и мы все вместе повернулись в ту сторону.

– Рекордный счет! – заорал один из них.

Дональд закатил глаза.

– Позвоните в газеты!

Я негромко рассмеялся, даже не задумавшись. Удивительно, как смех умеет разогнать мрак практически в любой ситуации. Но теперь он был не к месту и быстро растворился.

– Вы уверены, что мы никогда не подозревали, чем занимался Бернард? – Я позволил этим словам повиснуть между нами на несколько секунд. – Или мы просто не обращали внимания, отмахивались от подозрений? Может быть, беда в этом. Может быть, на самом деле мы не помним или не хотим помнить так много из прошлого потому, что боимся найти там нечто о нас самих.

Рик ткнул в мою сторону пальцем.

– Слушай, когда тебе начало всякое мерещиться, кто тебе помог? Когда ты перетрусил и торчал у меня под дверью, на грани нервного срыва, кто отвез тебя домой?

– Ты, и я благодарен тебе за это. К чему ты ведешь?

– Да, Бернард не был тем, кем мы его считали. Да, случилось что-то недоброе, и погибли люди. Но есть пределы тому, сколько этого сверхъестественного дерьма я могу переварить. Вот к чему я веду, ясно?

– Ты сам сказал, что происходит что-то еще, – напомнил ему я. – Разве тебе тоже не снились кошмары? Не появлялись всякие мрачные мысли, страхи, как у нас с Дональдом? Ты сам об этом говорил, разве нет?

– Я уже ничего больше не знаю наверняка.

– А, то есть как только начали появляться трупы и все стало взаправду, так, значит, ты сразу в кусты? Пора спрятаться под кровать, так, что ли?

– Что ты вообще хочешь доказать, Алан? Что в темноте происходит всякая фигня? Что с нами происходит что-то такое, с чем мы никогда не хотели и теперь не хотим связываться? – он обратился к Дональду за поддержкой, но тщетно. – Помнишь, как Бернард на записи говорил о том, как мы просыпаемся среди ночи и слышим какой-то звук, что-то, чего не должно быть? Помнишь, он сказал, что обычно мы поворачиваемся на другой бок и снова засыпаем? Так вот, по мне это самое удачное решение, понимаешь? Я думаю, нам следует перевернуться на другой бок, уснуть и дождаться утра.

– Поступайте, как хотите, – повторил я. – Но мне кажется, что бы там, в темноте, ни издавало звуки, оно не уйдет просто так, Рик. Бернард был как-то с ним связан, а мы связаны с Бернардом. Бернарда больше нет, но вызванные им силы по-прежнему здесь.

Дональд наклонил стакан, закинул в рот несколько кубиков льда и расколол их зубами.

– И что это за силы такие?

– Пока не знаю, – ответил я. – Но собираюсь узнать.

– Может оказаться, что это ящик Пандоры.

– Все это началось много лет назад, – сказал им я. – Все, что происходило в нашем районе, в этом доме, и потом, когда мы стали взрослыми. Что-то темное. И все это каким-то образом связано.

Рик откинулся на спинку стула, достал из кармана бумажник и швырнул на стол несколько купюр.

– Вот что: дай знать, когда у тебя мозги встанут на место.

– Зло.

При этом слове он замер.

– Что?

– Что слышал.

Он сглотнул так сильно, что я заметил движение его горла.

– Что за зло?

– Думаю, Бернард призвал его. Думаю, это все из-за него.

– Да уж, злой колдун Бернард, – фыркнул Рик. – Послушал бы ты весь этот бред со стороны. Ты сейчас выглядишь настоящим психом.

– Рик, прекрати, – внезапно сказал Дональд.

– Да мать вашу…

– Просто помолчи. – Дональд потер глаза. – Не надо с ним так.

Рик пренебрежительно отмахнулся.

– Как скажешь.

– Я слышу странные звуки по ночам и собираюсь узнать, в чем дело, – сказал я. – Вы можете пойти со мной или спать дальше. Мы либо вместе, либо нет. Так что, Рик, ты со мной или нет? Что скажешь?

В его глазах зажегся гнев и, может быть, что-то еще.

– С тобой. Получил что хотел, засранец? С тобой.

Я посмотрел на Дональда. Он ответил медленным кивком.

– Я позвоню. – Я встал из-за стола и вышел из бара, все еще окруженный торжественными лицами мертвецов.

Дни становились длиннее, ночи укорачивались. Зимой ночь начиналась еще до шести вечера, но с приходом весны тьма постепенно отступала, позволяя солнечному свету задерживаться все дольше. В моем новом беспокойном состоянии такое изменение было кстати, и я провел зарождавшийся вечер в спальне, на табурете в дверях кладовки, перебирая сложенные в коробку рассказы, написанные мною много лет назад. Только когда читать стало практически невозможно, я поднял глаза и осознал, что солнце наконец зашло. И все равно продолжил ворошить стопки практически в полной темноте; старые рассказы, хотя и были зачастую глупыми и незрелыми, как по смыслу, так и по исполнению, казались неопровержимым свидетельством моего былого я и той мечты, что жила во мне прежде – и, может быть, до сих пор – и во многом меня определяла.