— Она знает тебя? — Какие дела могут быть у хердазианского ардента с Джаснах, убежденной атеисткой?

— О, я бы так не сказал, — ответил он. — Хотя, надеюсь, она слышала мое имя, потому что я несколько раз просил у нее аудиенции.

Шаллан кивнула, вставая.

— Ты хочешь обратить ее в веру, верно?

— Она — единственный в своем роде вызов. Не думаю, что смогу жить в мире с самим собой, если по меньшей мере не попытаюсь убедить ее.

— А я бы не хотела, чтобы ты воевал с самим собой, — заметила Шаллан. — Ведь тогда ты вернешься к отвратительной привычке рисковать жизнью ардентов.

— В точности. В любом случае, как мне кажется, личное послание из твоих губок поможет мне больше, чем десяток писем, на которые не обратили никакого внимания.

— Я… очень сомневаюсь.

— Ну, если она откажется, это будет значить только то, что я еще вернусь. — Он улыбнулся. — А также и то, что мы с тобой снова встретимся. Так что я с надеждой гляжу вперед.

— Как и я. И еще раз прошу извинить меня за недоразумение.

— Светлость! Пожалуйста! Не бери на себя ответственность за мои предположения.

Она улыбнулась.

— Вряд ли я бы взяла на себя хоть какую-нибудь ответственность за тебя, брат Кабзал. Но я все еще чувствую себя неловко.

— Это пройдет, — пообещал он, его глаза блеснули. — Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты почувствовала себя хорошо. Что ты любишь? Кроме как уважать ардентов и рисовать потрясающие рисунки?

— Варенье.

Он вздернул голову.

— Я люблю его, — сказала она, пожимая плечами. — Ты спросил, что я люблю. Варенье.

— Так тому и быть.

Он вышел в темный коридор, на ходу вынимая из кармана сферу, чтобы осветить дорогу. Через пару секунд он исчез.

Почему он не дождался возвращения Джаснах? Шаллан покачала головой, потом отлакировала оставшиеся два рисунка. Едва она закончила, высушила и убрала их в сумку, как в коридоре послышались шаги и она узнала голос Джаснах.

Шаллан торопливо собрала вещи, оставив письмо на столе, потом отошла к стене алькова и стала ждать. Мгновением позже, сопровождаемая маленькой группой слуг, вошла Джаснах Холин.

Очень недовольная Джаснах Холин.

Победа! Это наш звездный час! Мы рассеяли их! Их дома станут нашими убежищами, их земли — нашими фермами. А они будут гореть, как когда-то мы, в пустом и печальном месте.

Получено на Ишашан, 1172 год, восемнадцать секунд до смерти. Объект — светлоглазая старая дева восьмого дана.

Страхи Шаллан подтвердились. Джаснах поглядела прямо на нее и прижала безопасную руку к боку — знак разочарования.

— Так это ты.

Шаллан сжалась.

— Слуги сказали, да?

— Неужели ты думаешь, что они оставят кого-нибудь в моем алькове и не предупредят меня? — За спиной Джаснах переминалась с ноги на ногу группа паршменов, каждый из которых держал в руках охапку книг.

— Ваша Светлость Джаснах, — начала Шаллан, — я…

— Я уже потратила на тебя достаточно времени, — сказала Джаснах, в ее глазах горела ярость. — Сейчас ты уйдешь, мисс Давар. И, пока я здесь, я не хочу видеть тебя. Понятно?

Все надежды Шаллан рассыпались в прах. Она отшатнулась. Трудно иметь дело с Джаснах Холин — никто не в состоянии противиться ей. Достаточно поглядеть в эти глаза.

— Простите, что побеспокоила вас, — прошептала Шаллан, крепко сжала в руках сумку и вышла, пытаясь, насколько это было возможно, сохранить достоинство. Едва сдерживая слезы разочарования и замешательства, она поторопилась вниз по коридору, чувствуя себя полной дурой.

Она добралась до лифта, но носильщики, поднявшие Джаснах, уже спустились. Шаллан не стала звонить в колокольчик, чтобы вызвать их. Вместо этого она прижалась спиной к стене, сползла на пол и села, прижав сумку коленями к груди. Ровно дыша, она обхватила руками ноги, вцепившись безопасной рукой в свободную прямо через материю манжеты.

Чей-нибудь гнев всегда выбивал ее из колеи. Она поневоле вспомнила отца и его тирады, поневоле услышала крики, рев и хныканье. Неужели она так ослабла из-за волнения после стычки с Джаснах? Она чувствовала, что так оно и есть.

Дура, идиотка, подумала она. Из стены рядом с ее головой выполз спрен боли. Почему ты решила, что можешь победить? Да за всю свою жизнь ты не больше полудюжины раз вылезала из имения родителей. Идиотка, идиотка, идиотка…

Она убедила братьев поверить ей, понадеяться на ее смешной план. И что она сделала? Потратила шесть месяцев, в течение которых их враги подобрались совсем близко.

— Ваша Светлость Давар? — спросил неуверенный голос.

Шаллан взглянула вверх, сообразив, что горе полностью поглотило ее и она даже не услышала приближения слуги. Это был молодой человек в черной униформе, без всяких эмблем на груди. Не мажордом, но, возможно, на обучении.

— Ее Светлость Холин хотела бы поговорить с вами, — юный слуга кивнул в сторону алькова.

Чтобы выругать меня еще раз, подумала Шаллан и поморщилась. Но принцессы вроде Джаснах обычно получают то, что хотят. Шаллан заставила себя перестать трястись и встала. По меньшей мере она удержала слезы в себе и они не уничтожили ее макияж. Вслед за слугой он вернулась в ярко освещенный альков, держа перед собой сумку, как щит на поле боя.

Джаснах Холин сидела на том самом стуле, что и Шаллан, перед ней на столе лежала стопка книг. Свободной рукой она терла лоб. Преобразователь по-прежнему находился на тыльной стороне ладони, однако дымчатый кварц треснул и потемнел. Джаснах выглядела усталой, однако ее осанка осталась безупречной, тонкое шелковое платье закрывало ноги, безопасная рука лежала на коленях.

Заметив Шаллан, Джаснах опустила безопасную руку.

— Я не должна была так кричать на тебя, мисс Давар, — сказала она усталым голосом. — Ты проявила настойчивость, обычно я поощряю в людях эту черту характера. Светлый шторм, да я сама часто виню себя в упрямстве. Иногда нам трудно принять в других то, что мы охотно прощаем себе. Но ты должна простить меня — в последнее время на меня обрушилось слишком много испытаний.

Шаллан с признательностью кивнула, хотя по-прежнему чувствовала себя крайне неудобно.

Джаснах отвернулась и посмотрела в темную пустоту Вуали.

— Я знаю, что люди говорят обо мне. Надеюсь, я не такая жесткая, как считают некоторые, но приобрести репутацию решительного человека — не самое плохое, что может случиться с женщиной. А иногда это очень помогает.

Шаллан заставила себя не ерзать. Должна ли она уйти?