— Не важно, — сказал Марат. — Мы свое дело сделали. Пусть теперь ждут колонну и проверяют чердак.

— Какая колонна, какая колонна… — Гранцов присел перед натянутой струной, водя по ней лучом фонарика.

Один конец тонкой проволоки был обвит вокруг перил. Другой уходил за широкую трубу, примыкающую к стене. Гранцов посветил туда и сказал:

— Ничего не понимаю. Тряпки какие-то, что ли? Гранаты нет. Взрывателя не вижу. Наверно, что-то завернуто в тряпку. Шашка? Непохоже. Сигнализация такая?

— Сами разберутся, Вадим Андреевич, поехали домой. Пускай тут часового оставят…

Рауль и Рамон опустились на корточки рядом с Гранцовым, разглядывая растяжку. После короткого совещания один из них снял с шеи автомат и встал на площадке, держа под прицелом чердачную дверь.

— Вниз, — шепотом скомандовал Гранцов и подтолкнул Марата.

Втроем они спустились к джипу, и танкист сразу схватился за рацию. Когда Моронадо ответил, Гранцов заговорил с ним по-русски:

— Вы уже выдвинулись?

— Мои готовы. У меня, э-э, приказ. Э-э… Что там у вас?

— Отложите выход на один час. По тем адресам, про которые я говорил, отправьте разведчиков.

— Вы нашли?

— Да, нашли. Как понял?

— Понял вас, компаньеро. Роджер[10].

— От Роджера слышу, — проговорил Гранцов, отдавая рацию водителю.

Не прошло и пяти минут, как на соседней улице заревели мощные моторы, и из-за угла вылетели сразу три джипа, с которых посыпались солдаты в камуфляже и танковых шлемах с большими очками на лбу. У каждого на груди болталась респираторная маска. Командир был в черном комбинезоне и красном берете. Он молча, жестами, направлял своих бойцов, которые бесшумно вливались в темный подъезд или занимали позиции на улице.

— Компаньеро Гранцов? — спросил он, подойдя к джипу.

— Я.

Командир поднял руку и щелкнул пальцами. К нему подбежал солдат с большой и тяжелой картонной коробкой.

— Полковник Моронадо благодарит вас за помощь и передает этот маленький подарок, — сказал командир разведчиков.

Он говорил по-испански, но Марат понял все до последнего слова, когда коробка, приятно звякнув дюжиной банок, перенеслась через бортик джипа и опустилась к нему под ноги.

Очень бы хотелось остаться посмотреть, чем закончится зачистка лестницы, но разведчики были неумолимы. Да и какая польза от двух гражданских, безоружных иностранцев? Спасибо за сигнал, с миной разберутся наши специалисты, а чердак мы сейчас обследуем. Всего доброго, сеньоры!

Они успели отъехать за угол, когда позади ударил взрыв и зазвенели выбитые стекла.

Гранцов поднялся над сиденьем, оглядываясь, но водитель ударил по газу, и джип рванул вперед.

— Черт, растяжка сработала! — крикнул Марат. — Что-то больно громко, да?

— Поторопился я, — Гранцов опустился на место. — На спецов понадеялся. Дай-то Бог, чтоб никого не убило…

Танкисты привезли их обратно в отель тем же путем, через тоннель. Поднявшись к себе, Марат посмотрел через окно — толпа разрослась, пока их не было. Теперь черная масса заливала всю улицу за забором.

Василь, похоже, спал так же крепко, как и час назад, свернувшись калачиком в кресле и накрыв лицо шляпой.

Они легли, не раздеваясь, Кирсанов на диване, Гранцов на кровати. Несколько очередей прозвучало в ночи, вызывая мощные волны свиста. Потом вдруг в тишине задребезжали стекла, послышался гул, и Гранцов сказал:

— А вот и бронетехника. Концерт окончен. Рота, отбой.

Испанский язык Вадим Гранцов изучал во время своей самой первой командировки в Африку. Он был контужен на эфиопско-сомалийской границе, чудом выжил в пустыне и едва добрел до жилья, до монастыря в пещерах над пересыхающей речкой. Монахи его подлечили и переправили в расположение кубинского батальона. Вот там-то Гранцов и освоил новый для себя язык. Позже ему часто поручали обеспечивать взаимодействие с кубинцами, и он получил богатую практику.

Однако тот случай подарил ему не только новый язык и новых друзей. Отлеживаясь у монахов, он целыми днями читал единственную книгу на русском, которую нашел в их скромной библиотеке — Новый Завет, 1913 года издания. Никогда не забыть Вадиму, как он впервые открыл этот томик в кожаном переплете, и прочитал: «Иже веру имет и крестится, спасен будет: а иже не имет веры, осужден будет[11]». «Что значит иже?» — подумал лейтенант Гранцов. (Почему-то первая мысль его в тот момент относилась вовсе не к религии, а к языку). И вдруг понял, что «иже» значит «тот, кто» или «который». И перевел — «тот, кто имеет веру…» Нет, «иже» звучит лучше, и произносится легче. Не закрывая книгу, он вспомнил первые слова молитвы, которой когда-то учила его мать. Так вот что значат эти «Иже еси на небесех» — Тот, Который существует на небесах.

В следующий миг Вадим почти испуганно осознал, что… Кто-то незримый учил его старославянскому языку.

Его взгляд снова упал на пожелтевшую хрупкую страницу. И он смог прочесть ответ на вопрос, который боялся задать. «Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы[12]».

Коммунист Гранцов до сих пор относился к религии достаточно терпимо. По крайней мере, он ни в чем не перечил матери, выросшей в семье сельского священника. Если маме так хочется хранить за книжками старую икону, то пусть хранит. Если ей легче от того, что сыновья будут тайком от отца крещены — сыновья примут крещение. И если ей так важно, что над могилой мужа должен стоять крест, а не пирамидка со звездой — то пусть стоит крест, хотя это было очень трудно устроить. Но чтобы самому вдруг стать таким же верующим? Этого Гранцов от себя не ожидал.

Понадобилось не так и много, чтобы обратить его в христианство. Во-первых, он не видел в нем ничего дурного, хотя и пользы особой тоже не замечал. Коммунистические идеи, в конце концов, почти ничем не отличались от моральных устоев христиан. Все люди — братья. Быть богатым — стыдно. А лозунг «Кто не работает — тот не ест» почти ничем не отличался от библейского «В поте лица будешь добывать хлеб свой».

Во-вторых, нательный крестик носили русские солдаты и офицеры, казаки и моряки, которые вели себя вполне достойно во всех войнах, независимо от их результата. Гранцов тоже старался вести себя достойно и всегда чувствовал какую-то связь с этим славным воинством. Допустим, самураи или янычары тоже были неплохими бойцами, но — чужими. А казак Платов, или моряк Ушаков, или генерал Брусилов — они свои, можно сказать, однополчане.