заберет меня сначала, – пообещала Шамавах. – Нам не понадобилось много времени, чтобы купить их доверие – они продали его задешево. Им не хватает выдержки подолгу скрывать свою слабость.

Это верно. В его первое посещение Лощины Избавителя северяне затихали, стоило Аббану приблизиться, и не верили никому, чья кожа чуть смуглее, чем у местного люда. Но Аббан всегда приезжал с дарами. Никакого золота и драгоценных камней – этим он оскорбил бы местных. Но шелковая подушка на козлы, когда поясницу ломит от долгой езды? Льстивое слово, когда оно к месту? Экзотические специи, придающие аромат их стряпне? Пара слов о быте и нравах своего народа?

Северяне воспринимали дары легко, поздравляли друг друга, как только выучивали по-красийски «пожалуйста» и «спасибо», словно свершали великий подвиг.

Так они и начали с ним общаться – по-прежнему настороженно, но чем дальше, тем легче позволяли ему переключаться с погоды на праздники урожая, брачные обычаи и нравственные устои. Северянам нравилось слушать себя.

Аббан, естественно, нуждался в других сведениях. Избавителя интересовали боевые позиции и численность войск, места военной и символической значимости, а также карты. Карты – в первую очередь. Райзонская гильдия вестников сожгла свои, как только красийцы напали, а придурковатые шарумы не потрудились воспрепятствовать. На картах из библиотеки герцога Идона подробно расписаны его земли, но представления о том, что лежит за их пределами, устарели на десять лет. Лощина Избавителя раскинулась на севере и стремительно разрасталась. Деревушки переполнены беженцами, а новые поселения возникали порой в далекой дали от дорог вестников, по которым Ахману предстояло двинуть главные силы.

«Ландшафт меняется, – заметил тогда Ахман. – И если мы не поймем как, то не добьемся победы».

Это было основательное военное соображение, однако жители Лощины хотя и легковерны, но не настолько глупы, чтобы раскрыть подобную информацию. Но если Ахман воротил нос от пустой болтовни, то Аббан понимал ее важность.

«Из пустячного разговора можно почерпнуть ценнейшие сведения», – говаривал Чабин, его отец.

Примерно тем же занялась и Шамавах, когда землепашцы прибыли во Дворец зеркал. Все жены и дочери Аббана знали тесийский, но по его приказу притворились, будто понимают лишь горстку слов, и превращали простейшие диалоги в столь мудреную пантомиму, что гости из Лощины быстро забыли об осторожности и вволю болтали, невзирая на их присутствие. Те же безмолвно и почти незримо подавали еду, убирали мусор, меняли постельное белье и носили воду.

Спустя недели землепашцы уже не пытались скрывать мелкие дрязги. Даже когда им казалось, что рядом нет ни души, жены и дочери Аббана подслушивали у вентиляционных окон, которых во дворце множество, а Шамавах постоянно посылала женщин «чистить» центральные шахты. Аббан изучал их отчеты, вбирал все – от личных привычек до половых связей. Кое-что читал с большим удовольствием, чем прочее.

Теперь сердца северян развернулись, как свитки. «Познай желания человека, – учил отец, – и проси что угодно за их исполнение».

Аббан построил их доверие как лестницу, ступень за ступенью, хранил их тайны и предлагал действенные советы. Иногда предлагал даже нечто, казалось, не выгодное для своего господина – прием, который не обманет и дитя на базаре. Но землепашцы попадались на крючок, поскольку даже лучшие из них оказывались никудышными торгашами.

Он пришел в сущий восторг, когда выдал секрет Инэверы и купил их доверие, чем расстроил происки Дамаджах.

Она уже заподозрила его руку в происходящем, но это не имело значения. Он делал ходы слишком тонко для открытого противодействия, использовал неосведомленных агентов – включая самого Ахмана. Шар’дама ка мог прилюдно унизить Аббана, однако не терпел этого от других, грубо осаживал даже сыновей и ближайших советников, когда те пытались оскорбить хаффита.

Но этого мало. Если не защититься намного надежнее, чем сейчас, рано или поздно Инэвера или кто-нибудь еще отравит его либо убьет в постели.

– Я буду переживать за тебя. – Шамавах словно прочла его мысли. – За тебя и все семейство теперь, когда мы должны покинуть Дворец зеркал.

– В ближайшие месяцы тебе лучше заботиться о себе, – ответил Аббан. – Я смогу постоять и за себя, и за наших женщин.

– А за сыновей?

Аббан стоял перед зеркалом и поправлял тюрбан, затем глубоко вздохнул и потянулся за костылем.

– Это труднее, – признал он. – Но разберемся постепенно, по делу зараз. Сейчас тебе нужно успеть к каравану.

Проводив жену и землепашцев, Аббан захромал во дворец Ахмана. Дом герцога Идона был самым внушительным и надежным строением в Даре Эверама, хотя казался карликовым по сравнению с дворцами Копья Пустыни. Сам Аббан владел в Красии хоромами попросторнее, – правда, они маскировались под ветхие склады и стояли в бедняцких районах.

Когда город взяли, Дамаджи и дама заняли самые роскошные здания, а шарумы расхватали, что осталось. Аббану выделили убогое жилье в беднейшем и самом отдаленном округе – в этом здании даже не удалось подобающим образом разместить всех жен, дочерей и слуг. Его шатер на новом базаре и то был пышнее.

Аббан быстро разрешил затруднение, переселил всех во Дворец зеркал, а сам тишком скупил землю в своем нищем округе. Рабы трудились денно и нощно – сооружали по периметру потайной туннель. Он зальет фундамент для наружной стены, материалы уже приготовлены. К тому времени как люди смекнут, что происходит, стена вырастет и защитит его от назойливых посторонних глаз, хотя и они бы увидели только квадратный дом без намека на роскошь внутри.

Правда, стена – ничто без воинов-караульных. Аббан не был воином, однако знал им цену. У него имелось много крепких чинов-рабов, но они бы не справились с настоящими шарумами. Если не подготовиться, Дамаджи отберут новый дворец, как только уляжется последний кирпич.

В залах дворца шар’дама ка было полным-полно дама и дама’тинг, а шарумы непрестанно маршировали, охраняли каждый проход и дверь. Даль’тинг, одетые в черное, сновали с подносами и чистым постельным бельем. Потупив взор и преувеличив свою хромоту Аббан мерно застучал костылем по пышному ковру.

«Кажись слабее, чем есть», – учил Чабин, и Аббан хорошо усвоил урок. Нога, искалеченная десятки лет назад, и вполовину не докучала ему так, как он преподносил – даже Ахману. Хватило бы обычной трости, но с костылем он выглядел намного беспомощнее. Большинство встречных, как и задумывалось, отводили глаза, чтобы не выказать отвращения.

Хасик, что стоял у дверей тронного зала, насупился при виде Аббана. Хаффита презирал каждый приближенный к Ахману, но Хасик в своих ненависти и садизме превосходил всех, кого знал Аббан. Рослый и крепкий достаточно, чтобы бороться с великанами-северянами из Лощины Избавителя, он прошел