Шрифт:
Интервал:
Закладка:
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Не могу с Вами согласиться. Пятьдесят пять — это еще завидная молодость.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Так можно спорить до бесконечности. Бог с ним, детство это или юность. Я хочу о другом. У меня для Вас кое-что есть.
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Заинтриговали. И что же?
МАРИНА СТЕПАНОВНА. (Достает из сумки завернутую в ветошь конденсорную линзу. Разворачивает.) Вот! Возьмите, пожалуйста.
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Для чего это мне? Что я с этим буду делать?
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Читать.
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Читать? Как же это я сразу не сообразил? Сейчас… Попробуем. (Надевает очки.) А что читать?
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Я предусмотрела и это! (Достает газету.) Ну-ка, попробуем сразу мелкий шрифт! Читайте-ка здесь.
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. (Читает.) Скоро наступит пора летних отпусков. Получается! Много, конечно, не прочтешь, но что-нибудь интересное прочитать можно. Спасибо. Сколько я Вам должен?
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Ну, знаете! Не думала, что Вы это так воспримете.
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Что значит «так воспримете»?
МАРИНА СТЕПАНОВНА. А то, что я к Вам всей душой, помочь хотела, а Вы к этому отнеслись так, будто я ищу возможность заработать на вас!
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. А чем плохо — заработать? И Вы, и я всю жизнь проработали, зарабатывали, значит. Что в этом плохого?
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Не путайте грешное с праведным, Антон Прокофьевич! Как будто не понимаете! Наивность разыгрываете! (Встает.) Я пошла.
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Сядьте, пожалуйста, Марина Степановна. Я же не со зла. Спасибо, моя дорогая.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. (Садится.) Я не Ваша дорогая.
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Уж не знаю, как к Вам и обратиться. Все Вам не так, все не по душе, даже сердечное обращение.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. И мое, и Ваше сердечное обращение остались в прошлом. Отцвели уж давно хризантемы в саду!
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Что верно, то верно. Хороший романс. (Напевает.)
Отцвели уж давно
Хризантемы в саду,
Но любовь все живет
В моем сердце больном…
МАРИНА СТЕПАНОВНА. О, да Вы, никак, поете! Между прочим, неплохо получается.
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. А я в заводском хоре лет тридцать пел. Иногда и соло выступал. У нас была такая самодеятельность! Мы даже за границу выступать ездили.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Это куда же, позвольте спросить?
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. В Чехословакию, Польшу, Болгарию.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Тоже мне — заграница!
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Вы не считаете эти страны заграницей?
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Конечно!
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Это почему же?
МАРИНА СТЕПАНОВНА. (замешкавшись) Откуда я знаю, может, Вы — нештатный сотрудник КГБ?
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. (С силой ударяет палкой о землю.) Да как Вы можете! Как Вы смеете на меня такое говорить?! Они мне за всю жизнь так надоели! Терпеть их не могу!
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Почему?
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Почему-почему! Надоели — и все!
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Тогда скажу. В эти страны наши доблестные войска социализм на штыках принесли. Все там по нашему образу и подобию. Их руководители вечно подпевают нашим, своего мнения не имеют! Противно слушать по радио, смотреть по телевидению и в прессе читать! А Вы — заграница! Громко сказано!
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Ошибаетесь, Марина Степановна! Руководители — это верно. Но в народе этот социализм нигде больше не прижился. В этих социалистических странах все его открыто ругают, смеются над ним.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Выходит, мы то ли глупее, то ли умнее всех?
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Выходит, так!
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Мне очень приятно, что Вы не боитесь говорить, что думаете.
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Взаимно. Когда я работал, я терпеть не мог тех сотрудников, которые специально громко хвалили партию, Ленина и все советское. Особенно крикунов, которые драли глотку на собраниях, демонстрируя всем свою приверженность идеям коммунизма.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Хорошо, если искренне. А я вот работала и с такими, с которыми в кулуарах можно говорить, как с нормальными людьми, а выйдет на трибуну — такой идейный, просто тошнит.
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Кстати, такие у меня вызывали больше уважения. Это значит, что люди все понимают, а выступают, потому что так надо.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Кому?
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Им самим в первую очередь. Чтобы тех, кто следит за идеологией личности, не мучили сомнения, когда встанет вопрос о повышении, загранкомандировке и прочем. А вот те, которые искренне убеждены в праведности идей коммунизма, социализма и марксистско-ленинской идеологии, — тупые, твердолобые личности.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Если человек искренен, это уже хорошо. А вот тот, который манипулирует идеологическими понятиями, будучи себе на уме — форменный подлец.
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Средь волков жить — по-волчьи выть. Иначе не бывает. Я не верю в абсолютную открытость людей.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. То-есть, Вы считаете, что любви, привязанности, дружбы и чистосердечия не существует?
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. В чистом виде — нет! В чистом виде не существует ничего. Вот Вы врач. Скажите, существуют ли абсолютно здоровые люди?
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Абсолютно здоровых нет…
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. (Перебивает.) Вот так и абсолютно искренних тоже не существует.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Следует ли это понимать так, что Вы сейчас со мной тоже неискренни?
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Вот какая Вы въедливая! Играете на противоречиях, ловите меня на слове.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Не въедливая, а справедливая.
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Вы хотите сказать, что Вы всегда были абсолютно искренни, никогда не лгали, не лицемерили и прочее?
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Именно так! Жила по совести.
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Что, никогда в рабочее время своими личными делами не занимались? И ни разу в трамвае без билета не проехали?
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Ну, уж, Антон Прокофьевич! А говорите, что это я въедливая! Да такого зануды, как Вы, наверное, второго в мире не сыщется!
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Вы не ответили на мой вопрос.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Да угомонитесь вы! Было. Разумеется — было. А у Вас не было?
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Но я же не строю из себя святого, как Вы, Марина Степановна!
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Это я, по-вашему, строю? Знаете!..
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Ладно! Нелицемеров нет, если глубже копнуть. Одним словом, Ваша карта бита.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Достаточно, философ! Вы кого угодно запутаете и в ловушку заманите. В жизни не встречала порядочного философа! Просто уморили меня своей философией! Член партии, небось?
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Конечно. А то как бы я стал главным?
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Вы были главным инженером Вашего завода?
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Нет, главным металлургом.
МАРИНА СТЕПАНОВНА. Это, разумеется, тоже немало. Так Вы не отрицаете, что в партию вступили из-за рубля?
АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Именно так — не отрицаю. Я
