– Так ты не согласен с предполагавшейся схемой?

– Кажется, доктор Мэллори предпочитает, чтобы этот зверь стоял на задних лапах, – вмешался Рикс. – В соображении отобедать древесными кронами.

– А мы можем придать ему такое положение, мистер Рикс?

Ошарашенный Рикс засунул пенсне в карман фартука и поскреб в затылке:

– Да, пожалуй, что и да, сэр. Если установить его посередине зала и прикрепить растяжками к куполу... Если шея не влезет, так мы ее слегка пригнем. Пускай смотрит прямо на зрителей – эффект будет потрясающий!

– Кинем косточку церберу популярности, – ухмыльнулся Гексли. – Правда, палеонтология – дама трепетная, может и в обморок хлопнуться. Честно говоря, я еще слабо ориентируюсь в этом вопросе. До статьи Фоука у меня как-то руки не доходят, а тебе, Мэллори, еще только предстоит изложить свои взгляды печатно. К тому же мне не слишком по душе точка зрения катастрофистов. Natura non facit saltum .

– Но Природа движетсяскачками, – возразил Мэллори. – Машинные расчеты математических моделей это доказали. Сложные системы могут совершать внезапные переходы.

– Да Боге ней, с теорией. У тебя есть прямые доказательства?

– Есть, и довольно много. Я оглашу их на лекции. Остались определенные шероховатости, и все же картина убедительная, гораздо убедительнее, чем у противников.

– И ты готов поставить на нее свою репутацию ученого? Ты продумал каждый вопрос, каждое возражение?

– Я могу ошибаться в чем-то, – сказал Мэллори, – а они ошибаются полностью.

Гексли постучал самопиской по столу.

– А что если я спрошу – для затравки, – как это существо могло питаться ветками? Голова его не больше лошадиной, а зубы на удивление слабы.

– Оно не жевало зубами, – без запинки отрапортовал Мэллори. – У него был зоб, уложенный камнями, вот они-то все и перемалывали. Судя по размеру грудной клетки, этот орган был около ярда длиной и весил добрую сотню фунтов. Стофунтовый зоб обладает большей мускульной силой, чем челюсти четырех слонов.

– А зачем рептилии столько пищи?

– Бронтозаврус не был теплокровным в точном смысле этого термина, но обладал активным обменом веществ. Дело тут в отношении поверхности к объему. Телесная масса такого размера сохраняет тепло даже в холодную погоду. Уравнения совсем элементарные, – улыбнулся Мэллори. – Численное их решение на одной из малых машин заняло менее часа.

– А что начнется потом – страшно подумать, – пробормотал себе под нос Гексли.

– Неужели мы позволим политике встать на пути истины?

– Туше . Тут он нас поймал, мистер Рикс... Боюсь, придется вам переделать все наново, а ведь сколько ухлопано трудов.

– Да что там, – беззлобно улыбнулся Рикс. – Ребята из мастерской любят трудные задачи. Кроме того, доктор Гексли, позволю себе заметить, что во время подобных споров посещаемость Музея взлетает к небесам.

– Еще одна мелочь, – торопливо вставил Мэллори. – Состояние черепа. Череп этого экземпляра, увы, весьма фрагментарен, тут потребуется тщательное изучение, кое-что придется делать почти наугад. Мне хотелось бы принять участие в этой работе. Вы пустите меня в свою мастерскую, мистер Рикс?

– Разумеется, сэр. Я скажу, чтобы вам дали ключи.

– Лепке из гипса я учился у лорда Гидеона Мэнтелла, и как же давно это было, – скромно вздохнул Мэллори. – А с тех пор никакой практики. Будет очень интересно познакомиться с новейшими приемами этого достойнейшего ремесла, с работой прославленных мастеров.

– Я искренне надеюсь, что мы тебя не разочаруем, Нед, – с некоторым сомнением улыбнулся Гексли.

* * *

Мэллори вытирал платком взмокшую от жары шею, с тоской взирая на штаб-квартиру Центрального статистического бюро.

Временная дистанция в двадцать пять веков не помешала ему узнать Древний Египет достаточно близко – и возненавидеть это царство мертвых. Прокладка французами Суэцкого канала была героическим предприятием, а потому все египетское сразу же стало парижской модой. Лихорадка охватила и Британию, затопив нацию галстучными булавками со скарабеями, чайниками с крылышками, аляповатыми стереоснимками поваленных обелисков и малюсенькими – в аккурат для каминной полки – безносыми сфинксами из мыльного камня. Стараниями промышленников звероголовые языческие божки вырвались на простор, их можно было встретить и на занавесках, и на коврах, и на обивке экипажей, и где угодно. Но что доводило Мэллори до полного бешенства, так это отношение публики к пирамидам и прочим развалинам; все эти восторженные ахи и охи, вся эта идиотская болтовня про тайны древних цивилизаций претила его здравому смыслу.

Он, конечно же, с восхищением читал о триумфах техники в Суэце. Испытывая нехватку угля, французы заправляли топки своих гигантских экскаваторов битумизированными мумиями – их складывали в поленницы, как дрова, и продавали на вес. Но разве отсюда следует, что все географические журналы должны быть забиты сплошной египтологией?

Огромное, псевдоегипетское по орнаменту здание Центрального статистического бюро грузно расселось в правительственном сердце Вестминстера; его пирамидальная верхняя часть круто сходилась к острому известняковому навершию. Чтобы компенсировать потерю объема наверху, нижняя часть этого уродливого сооружения была раздута, как гигантская каменная брюква.

Истыканные дымовыми трубами стены поросли беспорядочным лесом вентиляторов, чьи беспрестанно машущие лопасти были, конечно же, выполнены в форме ястребиных крыльев. И всю эту бесформенную громаду пронизывали толстые черные телеграфные кабели, сводившие сюда информацию из всех уголков империи. Бесчисленные провода, спускавшиеся по стенам к столь же бесчисленным телеграфным столбам, напоминали такелаж какого-то невозможного, фантастического парусника.

Опасливо поглядывая на облепивших провода голубей, Мэллори пересек плавящийся от жары асфальт Хосферри-роуд.

Крепостные ворота Бюро, обрамленные колоннами с лотосовидными капителями и англизированными бронзовыми сфинксами, имели высоту футов в двадцать. По их углам были прорезаны обычные обиходные двери; Мэллори хмуро шагнул в прохладные сумерки, в неистребимый запах щелока и льняного масла. Убийственный зной раскаленных лондонских улиц остался позади, а заодно и дневной свет – в этом треклятом месте совсем не было окон, только газовые рожки в неизбежно египетском стиле, пламя которых зыбко колыхалось в веерообразных рефлекторах из полированной жести.

Не ожидая приглашения, Мэллори предъявил стоявшему за конторкой клерку свое удостоверение личности. Клерк или, может, какой-нибудь там полицейский, поскольку одет он был в новомодную милитаризированную форму Бюро, прилежно записал, куда направляется посетитель, а затем достал поэтажный план здания и красными чернилами нанес на него извилистый маршрут.

Мэллори, еще не совсем опомнившийся после утренней встречи с номинационным комитетом Географического общества, не стал особо рассыпаться в благодарностях. Каким-то там образом – кто его знает, за какую из закулисных ниточек дернули на этот раз, но смысл дела был достаточно ясен: Фоук просочился в номинационный комитет Географического. Фоук, чья акватическая теория бронтозавруса была отвергнута Музеем Гексли, воспринял древоядную гипотезу Мэллори как личное оскорбление; в результате то, что было обычно приятной формальностью, превратилось в очередное публичное судилище над радикальным катастрофизмом. В конечном итоге Мэллори получил необходимое количество голосов – Олифант слишком уж хорошо подготовил почву, чтобы наспех организованная Фоуком засада могла иметь серьезный успех, – и тем не менее от всего случившегося остался неприятный осадок. Его репутации был нанесен урон. Доктора Эдварда Мэллори – “левиафанного Мэллори”, как предпочитали называть его грошовые газеты – выставили каким-то фанатиком, если не занудой. И это – в присутствии таких великих географов, как исследователь Конго Эллиот и Бертон , сумевший проникнуть в таинственную Мекку.