– Вроде да, – ушел от прямого ответа Мэллори.

– Рост подозреваемого... – бормотал мальчишка, – размеры... Длина и ширина левого уха... левая ступня... левое предплечье... левый указательный...

– Я написал, как помню, – сказал Мэллори. – А почему тут все про левую сторону?

– Менее подвержена воздействию физического труда, – рассеянно ответил Тобиас. – Возраст, цвет кожи, волос, глаз. Шрамы, родимые пятна... ага, вот. Уродства.

– У него была шишка на лбу, ближе к виску, – сказал Мэллори.

– Фронтальная плагиоцефалия, – объяснил мальчик, сверившись по своему справочнику. – Редкость, вот почему я так удивился. Но это должно пригодиться.

В “Криминальной антропометрии” они там все сдвинулись на черепах. – Он закинул перфокарты в прорезь и дернул шнурок; послышался отдельный звон колокольчика. Через пару секунд за перфокартами пришел один из клакеров.

– А что теперь? – поинтересовался Мэллори.

– Будем ждать, пока их прогонят.

– И долго это?

– Как правило, раза в два дольше, чем ожидаешь. – Тобиас откинулся на спинку стула. – Даже если ты удвоишь свою оценку. Что-то вроде закона природы.

Мэллори кивнул. Если задержки нельзя избежать, ее можно использовать.

– Давно вы здесь работаете, мистер Тобиас?

– Не настолько, чтобы крыша съехала. Мэллори улыбнулся.

– Думаете, я шучу? – хмуро бросил Тобиас.

– Почему же вы работаете в этой организации, если так ее ненавидите?

– Ее все ненавидят, у кого есть хоть капля здравого смысла, – ответил Тобиас. – Ну да, тут все прекрасно, если работать на верхних этажах, быть большой шишкой. – Он ткнул пальцем в потолок. – А кто такой я? В основном здесь такие и работают, маленькие люди. Мы нужны им десятками, сотнями. Мы приходим и уходим. Два, ну три года такой работы – и привет. Глаза испорчены, нервы сорваны. А что? Точно. Таращиться целый день на эти дырочки, так это у кого хочешь крыша съедет, вместе с карнизом. – Тобиас сунул руки в карманы фартука. – А ведь наверняка, сэр, вы тут глядите на нас, на всякую мелочь в этих вот белых балахонах, и думаете про себя, что мы и внутри все одинаковые. Но это не так, сэр, совсем не так. Понимаете, в Британии совсем мало людей, умеющих прилично читать, писать и считать, здесь же без этого никак. А большинство тех, кто это умеет, находят гораздо лучшую работу, если не лень поискать. Так что Бюро достаются самые... ну... неуравновешенные. – Томас саркастически улыбнулся. – Иногда сюда берут даже женщин. Вязальщиц, потерявших работу из-за этих новых машин. Их нанимают считывать и пробивать карточки. Они же аккуратные, привыкли к мелкой работе, так что им в самый раз.

– Весьма странная политика, – заметил Мэллори.

– Давление обстоятельств, – пояснил Тобиас. – В нашем деле всегда так. Вы когда-нибудь работали на правительство Ее Величества, мистер Мэллори?

– В некотором роде, – пожал плечами Мэллори.

Он работал на Комиссию по свободной торговле Королевского общества. Он поверил их патриотической болтовне, их обещаниям закулисного влияния, а они высосали из него все, что можно, и отпустили на все четыре стороны – выкручивайся как умеешь. Личная встреча с главой комиссии лордом Гальтоном , теплое рукопожатие, “глубочайшее сожаление”, что не может быть и речи об “открытом признании его доблестной службы...” Вот и все. И ни клочка подписанной бумаги.

– А какая это была работа? – заинтересовался Тобиас.

– Вы видели когда-нибудь так называемого сухопутного левиафана?

– В музее, – кивнул Тобиас. – Его еще называли бронтозаврусом, такой слон-рептилия. У него зубы на конце хобота. Деревья ел.

– Смышленый вы парень, Тобиас.

– Так, значит, вы – левиафанный Мэллори! – восхищенно выдохнул Тобиас. – Знаменитый ученый!

Зазвонил колокольчик. Тобиас сорвался с места и подхватил с лотка широкую, сложенную гармошкой бумажную ленту.

– Отлично, сэр. Уже разобрались. Я же сразу сказал, что эта история с черепом поможет. – Тобиас развернул перед Мэллори ленту.

Это была подборка машинных портретов. Темноволосые англичане с внешностью висельников. Машинная печать, выполненная маленькими черными квадратиками, слегка искажала лица; казалось, что у всех этих людей темная пена на губах и грязь в уголках глаз. Выглядели они родными братьями – некий странный подвид рода человеческого, подвид ушлых и ни во что не верящих. Портреты были безымянными, под ними стояли только гражданские индексы.

– Вот уж не думал, что их будет так много, – поразился Мэллори.

– Было бы меньше, имей мы более точные антропометрические параметры, – сказал Тобиас. – Но вы не торопитесь, сэр, посмотрите внимательнее. Или ваш жулик здесь, или его вообще нет в архиве.

Мэллори всматривался в хмурые лица пронумерованных бандитов; деформированные черепа придавали им особо отталкивающий вид. Он отчетливо помнил лицо жучка. Помнил, как оно перекосилось от бешенства, помнил кровавую слюну на сломанных зубах. Это зрелище навсегда врезалось ему в память, врезалось так же ярко, как схожие с костяшками пальцев позвонки, торчавшие из серого вайомингского сланца. Как тот долгий момент озарения, когда Мэллори заглянул в сердцевину тусклых каменных глыб и прозрел непреходящее сияние своего триумфа, свою грядущую славу. Точно так же тогда, на ипподроме, он видел в лице жучка смертельный вызов, способный переиначить всю его жизнь.

Но ни одно из этих ошалелых, угрюмых лиц никого ему не напоминало.

– А возможно такое, что этого человека у вас нет?

– Возможно, если на него нет уголовного досье, – сказал Тобиас. – Мы можем прогнать эту карту по полной программе, но на это уйдут недели машинного времени и потребуется особое разрешение сверху.

– Отчего же так долго?

– В наших архивах есть данные на все население Британии. На каждого, кто когда-либо подавал прошение о приеме на государственную службу, или платил налоги, или был арестован. – Тобиас почти извинялся; было видно, что он искренне хочет помочь. – А может, этот тип иностранец?

– Я уверен, что это был англичанин и явный уголовник. Он вооружен и опасен. И все же его здесь нет.

– А может, просто плохие снимки? Эти самые уголовники, они же чего только ни вытворяют перед полицейским фотографом – и щеки надувают, и вату в нос засовывают, и все что угодно. Он должен быть здесь, точно должен.

– Не думаю. А есть еще какие-нибудь варианты? Тобиас сел и сокрушенно покачал головой.

– Это все, что у нас имеется, сэр. Если только вы не измените описание.

– А не могли кто-нибудь убратьего портрет?

– Это было бы искажение официальных данных, сэр. – Тобиас был потрясен. – Уголовное преступление, караемое депортацией в колонии или каторгой. Да разве ж кто на такое пойдет?