Со вздохом отпирала Рафаэлла дверь особняка Джона Генри,медленно поднималась в задумчивости по лестнице. На глаза попадались бархатныепортьеры, средневековые гобелены, канделябры, концертный рояль в гостиной, иона снова пожалела, что ее дом здесь, а не в том уютном здании на Вальехо, гдеона проводит уже неделю, украшая, как безумная, комнату девочки, которая тожеей чужая.

– Миссис Филипс?

– А-а?

Рафаэлла, вздрогнув, обернулась, намереваясь идти в своикомнаты. Подошло время ужина, а еще надо было переодеться.

– Да?

Ей улыбалась сиделка второй смены.

– Мистер Филипс спрашивает вас в течение последнегочаса. Не пожелаете ли вы заглянуть к нему, прежде чем одеваться к ужину?

Рафаэлла невозмутимо кивнула, пробормотав:

– Да-да.

Медленно подошла к его двери, стукнула раз, повернула ручкуи вступила в комнату, не дожидаясь разрешения войти. Этот стук был простойформальностью, как и многое прочее в их быте. Он лежал укутанный в постели,накрытый одеялом, закрыв глаза, освещение было совсем слабое. Эта комнатанекогда служила им обоим спальней, а годами раньше он делил ее с первой своейженой. Вначале это обстоятельство задевало Рафаэллу, но Джон Генри былтрадиционалист и оттого привел ее сюда же. И призраки прошлого каким-то образомсникали, пока она возлежала здесь. Только теперь она вновь вспомнила о них. Теперь,когда и он почти уже казался одним из них.

– Джон Генри, – прошептала она его имя, и онприоткрыл глаза, увидев ее, раскрыл их шире, со своей скошенной улыбкойпохлопал по постели, указывая на место рядом с собой.

– Добрый вечер, малышка. Я не так давно звал тебя, носказали, что ты ушла. Куда ты ходила? – Это не было дознание, всего лишьдружеский вопрос, но тем не менее что-то ее покоробило.

– Я уходила… за покупками… – улыбнулась онаему, – к Рождеству. – Он не знал, что посылки в Париж и в Испаниюбыли ею отправлены месяцем раньше.

– Приобрела что-нибудь удачное?

Она кивнула. А как же, приобрела. Прелестные вещи купила…Аманде, племяннице своего любовника. Сознание содеянного вновь пронзило ее.

– Что-нибудь удачное для себя купила?

Она еле повела головой, прикрыв глаза:

– Времени не хватило.

– Тогда, пожалуйста, отправляйся по магазинам завтра,поищи что-нибудь себе.

Она посмотрела на длинную угловатую фигуру того, кто был еемужем, и вновь ее стало снедать чувство собственной вины.

– Лучше я проведу день здесь. Я… в последние дни яуделяла тебе мало времени… – словно извиняясь, произнесла она, в ответДжон Генри замотал головой и махнул вялой рукой:

– Я не побуждаю тебя сидеть тут надо мной, Рафаэлла.

Еще раз покачав головой, он смежил глаза и опять открыл их.Чувствовалось, что он о чем-то размышляет.

– Никогда не заставлял тебя сидеть около меня вожидании… никогда, маленькая моя… и очень сожалею, что так долго она неприходит.

Она было заподозрила, что сознание его помутилось, взглянулана него с обостренной заботой. Но он лишь усмехнулся:

– Смерть, дорогая… смерть, то есть… затянулосьвыжидание заключительного момента. И ты оказалась храброй девушкой. Никогда непрощу себе того, что я натворил.

– Как ты можешь говорить такое? – ужаснуласьона. – Я тебя люблю. И никуда отсюда не рвусь.

Но правда ли это? Не предпочла бы она быть с Алексом? Думаяоб этом, она взяла руку Джона Генри и осторожно сжала в своей.

– Никогда я ни о чем не жалела, дорогой, кроме… –Комок подступил к горлу при взгляде на мужа. – Кроме того, что выдалосьтебе.

– Мне бы помереть от первого удара. Так бы и вышло,будь жизнь чуточку справедливее, а ты с дурачком доктором позволила бы этомусвершиться.

– Ты заговариваешься.

– Нет же, и тебе это известно. Жизнь превратилась в ад идля меня, и для тебя. Держу тебя год за годом словно в тюрьме, а ты все ещепочти девочка, и я гублю твои лучшие годы. Мои давно отлетели. Дурно…

Он прикрыл ненадолго глаза вроде бы от боли, и тревога,отпечатавшаяся на лице Рафаэллы, усугубилась. Он не замедлил открыть глаза ивновь обратить их к ней.

– Дурно я поступил, женившись на тебе, Рафаэлла. Я былслишком стар для этого.

– Перестань, Джон Генри.

Ее пугали такие его высказывания, пусть и нечастые, но,вероятно, мысли его постоянно бывали сосредоточены на этой теме. Она ласковопоцеловала его, заглянула ему в глаза, когда он подался навстречу ей.Смертельно бледный, вот он лежит в своей широкой двуспальной кровати.

– Тебя вывозили на этой неделе в сад подышать воздухом,дорогой? Или на веранду?

Он покачал головой, на лице появилась искривленная улыбка.

– Нет, мисс Найтингейл, не вывозили. А я и не хотелэтого. Мне приятнее здесь, у себя в кровати.

– Не глупи. На воздухе тебе лучше, и ты любишь бывать всаду.

Она говорила со сдержанной горечью, имея в виду, что если бне проводила столько времени в отсутствии, то смогла бы проследить, что с нимделают сиделки. Им положено выкатывать его на воздух. Это важно – перемещатьего, поддерживая, сколько возможно, в нем интерес и оживленность. Иначе онзаведомо потеряет активность, рано или поздно сдастся напрочь. Сколько уж летназад врач предупреждал об этом, а теперь ей стало ясно, что муж подошел кочень опасной черте.

– Я с тобой погуляю завтра.

– Я тебя не просил.

Вид его был жалок.

– Говорю же, мне хочется побыть в постели.

– Ну нельзя же. Зачем ты так?

– Неугомонное дитя.

Не сводя с нее глаз, он ухватился за ее пальцы и провел имипо своим губам.

– Я по-прежнему люблю тебя. Гораздо сильнее, чем могувыразить… Сильнее, чем ты можешь понять.

Вид у него был полуобморочный, взгляд затуманился.

– Помнишь ли те первые дни в Париже, – онулыбнулся от души, и она следила за ним, – когда я сделал тебепредложение, Рафаэлла? – Взор его прояснился. – Господи, ты быласовсем дитя. – С нежностью посмотрели они друг на друга, она еще разнаклонилась, поцеловала его в щеку.

– Да я уж теперь старая, дорогой мой, мне повезло, чтоты по-прежнему любишь меня. – И встала, с веселой миной добавив: –Пойду-ка лучше переоденусь к ужину, а не то бросишь ты меня и найдешь себе новуюмолоденькую девицу.

Он хихикнул в ответ и, когда она, поцеловав его и помахаврукой, удалилась, почувствовал себя заметно лучше. Рафаэлла, пока шла в своикомнаты, ругала себя за ужасающее невнимание к нему в последние дни. Что этобыло за занятие – носиться по магазинам за мебелью, портьерами, гардинами да заковрами битую неделю? Но, закрывшись в спальне, она осмыслила свое занятие.Подумала об Алексе, о его племяннице и об убранстве спальни для нее, о тойдругой жизни, которой так хотелось самой. Долго рассматривая себя в зеркале,казнясь за то, что пренебрегала супругом в течение почти десятилетия, онаусомнилась, имела ли право на то, что произошло у них с Алексом. Джон Генри –вот ее судьба. И нет у нее права требовать большего. Но как откажешься? Послеэтих двух месяцев Рафаэлла отнюдь не была уверена, что в силах так поступить.