Герман и Фома переглянулись, но ничего не сказали. Они очень сильно удивились поведению Репы. У них тоже были дети, у Германа дочь и сын, а у Фомы дочь. Если бы кто-нибудь попробовал обидеть их чада, то они, не задумываясь, порвали бы ему глотку. Свои дети все-таки, не чужие. Но поведение Репутатского их насторожило.

— Твоя дочь, тебе видней, но мое мнение такое: черт с ними, с этими двумя сотнями штук баксов, оставь детей в покое, пусть лечатся. Деньги ты себе заработаешь, — Герман строго посмотрел на Репу.

— Как? — возмутился тот. У него лицо покраснело, как свекла, и он от негодования запнулся, так как не мог подобрать нужных слов. — Как? Вы оставите без наказания обидчиков?

— Я этого не говорил, — Герман начал злиться. — Я имел в виду вот что. Пусть дети на твои деньги летят в Америку и им там сделают операции. Мы даже худого террориста, этого Демина, трогать не будем, пусть живет, он нам ничего плохого не сделал. А вот этого амбала обязательно угрохаем. Он ведь пятерых наших братанов раком поставил, а за это, сам понимаешь, — смерть.

— А как же деньги? — взмолился Репутатский. — Как мне деньги вернуть?

— Мы можем тебе деньги вернуть, но тогда больные дети погибнут, — начал выходить из себя бригадир.

— Если вы такие благодетели, то отправляйте детей лечиться на свои двести тысяч долларов, а мои — мне верните.

— Что? — рявкнул Фома и вскочил с кресла. Он уже хотел врезать зажравшемуся Репутатскому, но Герман его остановил.

— Сядь, — крикнул он, — и успокойся.

Фома поправил толстую золотую цепь с крестом в бриллиантах у себя на шее и нехотя плюхнулся в кресло.

— Кинула тебя твоя же дочка, поэтому ты сам с ней и разбирайся. Мы, как обещали, ее тебе вернем, амбала грохнем, Демина не трогаем, а дети пусть едут в Америку на лечение, — Герман рассудил, как отрезал.

— А как же мои деньги?

— Все, я так решил! — рявкнул босс, и Репа замолк. Он знал, что с Германом спорить бесполезно. Раз тот принял решение, то оно стало законом для всего его окружения и для него самого. Таков был его авторитет.

У Виктора Демина был специальный пропуск, и в больнице его не задержали, а вот Коновалова и Катю остановили.

— Вы куда? — спросил их сонный, подвыпивший охранник в черной форме, на пять размеров больше, чем нужно. От этого он казался массивным и амбалистым, а на самом деле был тощим, хрупким и чахлым.

Как ни просил Витек пропустить их вместе с ним, как ни объяснял ситуацию, как ни умоляла Катя, тот был строг и неприступен. Алексей молча смотрел на его глумление, на добровольное унижение друзей, а потом наконец-то изрек:

— Хватит упрашивать этого пидора. Он, козел недорезанный, нас сейчас мигом пропустит, надо только ему денег дать.

Услышав про деньги, охранник забыл о нанесенных оскорблениях и моментально превратился в покладистого парня.

— Но вот сколько ему дать? — с издевкой спросил Алексей у Виктора.

— Я не знаю, — ответил тот и заулыбался. Он понял, что Леха решил немного подразнить лоховатого секьюрити.

— Надо у него спросить, сколько он хочет получить, — подыграл Демин.

— Сколько тебе дать, деревня? — нагло спросил Коновалов.

— Я не деревня, — обиделся охранник, — я теперь уже москвич. У меня и прописка московская, хотите, паспорт покажу?

— Паспорт можно и подделать, ты скажи, сколько денег тебе дать, чтобы ты нас пропустил?

Охранник замолчал, подумал немного, а потом выдал:

— Сто.

— Чего сто? — не понял Демин.

— Сто рублей, — с надеждой в голосе повторил парень и заискивающе посмотрел на друзей.

— Мы тебе дадим сто рублей, если ты согласишься с утверждением, что ты деревня, — настаивал Коновалов. Он вынул из кармана мятую сторублевку и показал парню.

Как только тот увидел деньги, глаза у него сразу заблестели. Он представил, что на эту сумму купит подарки своей жене Матрене, а себе бутылку.

— Ну, вы, конечно, угадали, я из деревни, но в Москве уже пять лет и прописку получил.

— Тогда держи свою монету. — Коновалов передал ему деньги и прошел в здание. — То, что ты из деревни — это хорошо, и то, что ты не черный, не «лицо кавказской национальности», тоже. Хотя у национальности лица быть не может.

Они быстро поднялись на лифте на шестой этаж и после того, как одарили дежурную медсестру еще одной сторублевкой, беспрепятственно прошли в палату Светланы Деминой. Та уже спала, но Витек не удержался и разбудил ее.

Он сел на кровать и нежно погладил дочь по щеке. Света приоткрыла глаза и, увидев отца, улыбнулась.

— Папа, — тихо, спросонья произнесла она. — А ты мне снился. Мне приснилось, что я лечу на самолете, что мне делают операцию и она проходит успешно. Я выздоравливаю.

— Так и будет, милая, — прошептал Витек. — Я пришел тебя обрадовать: мы нашли деньги, и завтра ты полетишь в Америку. Там тебе сделают операцию, и ты станешь здоровой. Все будет хорошо, как в твоем прекрасном сне.

— Правда, папа? А я думала, что это только сон и что я умру.

— Не умрешь.

Пока Виктор разговаривал с доченькой, Алексей и Катя разложили продукты на тумбочке и двух стульях и начали открывать банки и разворачивать угощения.

Чего здесь только не было! В стеклянных баночках возвышались горки черной и красной икры, на бумаге возлежал нарезанный варено-копченый осетр, в баночке грудились грибочки, а мягкий белый хлеб издавал ни с чем не сравнимый аромат. Дольки колбасы, сыра и ветчины нескольких сортов образовывали большую пирамиду и ласкали взгляд своим видом. О конфетах, пирожных и шоколадках и говорить не приходилось. Они лежали в целлофановых пакетах и ждали той минуты, когда попадут в рот.

При виде угощений в желудках у Алексея и Виктора обильно выделился сок, и каждая секунда промедления болью отразилась в их изголодавшихся телах. Они много месяцев питались только хлебом с чаем, и от запаха колбасы и ветчины у них закружились головы.

Наконец Алексей отрезал несколько ломтиков сминающегося в пальцах белого хлеба, намазал на них тонкий слой масла, а затем толстый слой черной икры. Катя взяла два самых больших бутерброда и подошла к Светлане.

— Угощайся, — предложила она.

Света робко посмотрела сначала на аппетитного вида бутерброды, потом на отца и непроизвольно сглотнула прихлынувшую слюну.

Витек и Света всегда жили небогато. И черную икру себе не могли позволить, а красной лакомились только по праздникам, да и то в малых количествах. И всякий раз, когда случалось купить баночку красной икры, Виктор большую ее часть отдавал Светлане.

— Бери, это тебе, — Катя подала Свете один бутерброд, а второй оставила себе. — Теперь мы всегда будем их есть. — Она открыла рот и откусила небольшой кусочек.