– У нас девочки говорят, что можно убежать в монастырь, там пожить, а потом убежать оттуда. Что там лучше, чем в детдоме… Там кормят вкусно, хлеб пекут…

– Интересные у вас девочки… – покачала я головой. – Это кто такие? Я их знаю? Хотя теперь все равно уже…

Люба опять обняла меня и крепко прижалась. Какая же сумятица и белиберда сейчас в ее голове. И про Бога, и про жизнь, и про то, как в этой жизни надо скрестись… Чему только не учили ее «девочки», Любовь Игоревна и необходимость уживаться со всеми и выживать в детдоме. Как и меня, собственно.

Я увидела, что далеко по двору, из какого-то флигеля быстрым шагом вышел отец Андрей и направился в сторону своей машины, стоявшей у запертых сейчас ворот.

– Пошли! – потянула я Любу. – Здравствуйте, отец Андрей!

– А-а, Руся… – Священник улыбнулся.

Но я видела, что он спешит.

– Здравствуй. Тебе что-то срочно?

– Я хотела спросить… – Я решила не мямлить и с ходу спросить то, зачем мы сюда пришли. – Мне разрешат воспитывать Любу? Ее переводят в другой детский дом, наш закрывают. Есть такой закон? Не знаете? Как исключение?

– Я могу у вас в церкви жить. Пол мыть. И в школу ходить буду, – так же энергично, как я, вдруг вступила Люба.

Отец Андрей выразительно поднял брови и покачал головой.

– Так-так-так… – Он цепким взглядом оглядел нас. Любина сумка была у Паши, поэтому священник, скорей всего, не понял, что Люба убежала. – Я узнаю. Но в церкви жить нельзя. У нас же приюта нет, это не монастырь.

– Я ж тебе сказала!.. – прошептала Люба.

– Я узнаю, Руся, – повторил он. – Думаю, что… – Отец Андрей поколебался. – Думаю, что вряд ли. Тебе это срочно нужно? Когда надо знать?

– Сейчас, – вздохнула я. – Спасибо.

– Прости, мне к службе нужно вернуться, а сейчас срочно уехать. Приходите на службу. Праздник сегодня. Преподобного Феодосия Великого, начальник общих жилищ. Приходи. – Отец Андрей дружески улыбнулся мне и почти бегом ушел к машине.

Мы с Любой переглянулись.

– А кто он? – с интересом спросила Люба.

– Отец Андрей.

– Нет! Федосий!

Я вздохнула.

– Кто-то очень великий, в сравнении с которым мы с тобой мошки и серые моли. Пошли.

– Это как будто игра такая, да, Руся? – теребила меня Люба.

Я прижала ее к себе, ничего не отвечая. Я сама не знаю ответа. Это или огромная, великая тайна. Или игра, затянувшаяся на много веков. От этой игры было много зла, но и много пользы. Религия ставит ограничения, если их нет, человек превращается во что-то очень страшное. Не в зверя, нет, – звери не такие хитрые и подлые, и им надо всего лишь наесться. Им не надо подчинить себе другого зверя, а тем более другое стадо или соседнюю стаю. Им не нужны способы, позволяющие разуму отключаться, а человек ищет эти способы и готов платить очень большую цену, чтобы мозг перестал работать в обычном режиме. Кто-то хочет веселиться без повода, кто-то – забыться, кто-то – видеть яркие фантасмагорические сны.

Мы с Любой поспешили к Паше. Я на ходу решила – к Виктору Сергеевичу не стоит идти, и все из-за Паши, от которого пока никак невозможно отвязаться.

– Я знаю, куда мы пойдем, – сказала я. И двое моих друзей послушно и доверчиво потопали за мной.

Очень удачно подошел автобус, нам удалось проехать несколько остановок, потом пришлось сойти и идти дальше до Елены Георгиевны и Петра Львовича пешком.

– Куда мы идем? – спросила Люба.

А Паша даже и не спрашивал. Он все притирался ко мне, стараясь идти так близко, чтобы все время задевать меня то рукой, то ногой.

У меня раздался звук телефона в кармане.

– Брусникина? – И номер, и мужской голос мне был незнаком.

– Да.

– Люба Горячева с тобой?

Я остановилась.

– А кто это говорит?

– Значит, с тобой.

– Я… нет…

– Послушай. Ты же не хочешь проблем? Давай топай к остановке вместе с Горячевой, и чтобы через час вы были в детском доме.

Я нажала отбой.

– Кажется, нас нашли.

– Как? – ахнула Люба.

– Как… Вычислили. Я же приезжала в детдом. А после этого пропала ты. Проще простого. Надо было телефон отключить совсем. Что мне с тобой делать?

– Я не поеду, я не поеду… – завела Люба.

Слез у нее уже не было, но мне и не нужны были ее слезы, чтобы понять, как ей сейчас страшно и плохо. Ее привычный мир рушится во второй раз. Первый раз это произошло три года назад, когда погибли ее родители, второй раз сейчас, когда решили закрыть наш детдом, в котором она худо-бедно прижилась, привыкла, нашла если не новых родственников, то друзей и свое место.

От сознания своей беспомощности, бесполезности, от ощущения, что от меня вообще ничего не зависит, что я не могу помочь не только Любе, а и самой себе, не могу придумать хороший выход, хожу, езжу по городу, в мокрых сапогах, меня уже трясет то ли от холода, то ли от поднимающейся температуры, мне стало как-то совсем не по себе. Еще маленькая Люба, полностью доверяющая мне. Еще и довесок в виде Веселухина…

– Так. – Я огляделась. – Выхода нет. Но мы должны его найти. Не садиться же на землю и не плакать? Послушай… – Я обняла Любу. – Давай, правда, отвезем тебя в детский дом. Я обещаю – я буду копить деньги и приезжать к тебе как можно чаще.

– Это далеко? Далеко? Я так и знала… Это далеко… Ты сказала – нет…

– Автостоп! – радостно воскликнул Паша. – И я… с тобой.

– Ага, непременно. А через девять месяцев я буду по городу с ребенком бегать, искать тебя, чтобы ты фамилию ему дал… – попробовала не очень ловко пошутить я.

Веселухин как-то странно посмотрел на меня, икнул, остановился.

– Это… – сказал он.

– У него Даха беременная… – громким шепотом сообщила мне Люба.

– В смысле – беременная? – Я просто дар речи потеряла на мгновение. – В смысле? Это правда? А ты стоишь с утра на вокзале, из однорукого бандита зайцев достаешь? Розовых?

– Это мой заяц? – переспросила Люба. – Ты про него говоришь?

– Да, твой.

– Я взяла его из подсобки…

– Молодец!..

Я не знала, плакать мне или смеяться. Если бы на улице было лето, я бы, может быть, вела себя по-другому. Наша погода многим в истории спутала планы. Немцам, французам, может, и кому еще в глубине веков, каким-нибудь печенегам, не рассчитывавшим на такие затяжные холода, промозглые, ветреные… Но я сейчас не была в силах поддерживать нормальный разговор. Я подошла к Паше, собрала все свои оставшиеся силы и изо всех сил дала ему по щеке, не ладонью, кулаком. Не рассчитала силу удара – я вообще-то редко кого-то бью, попала еще и по уху.