Аркадий Свешников ходил мимо спортклуба дважды в день: с работы и на работу. Поначалу он не обратил никакого внимания на здоровенный баннер, вывешенный на облезлом фасаде. На второй день он скривился от вида американского оскала холеного мужика, тыкающего нагло пальцем в прохожих. А еще через день кто-то из инженеров подошел к Аркану и, хохмы ради, показал сорванное с дверей химкомбината объявление о встрече со спортивным гуру, добившимся небывалых высот за океаном. Аркан сунул объявление в корзину для мусора, а вечером, оказавшись в лаборатории один, почему-то достал его. Он не был наивным дурачком, верящим расплодившимся, словно грибы после дождя, великим учителям и духовным лидерам, от которых несло душком сектантства и которые стригли миллиардные купоны в виде квартир «учеников», попутно коверкая их судьбы. Но он был настолько уверен в себе и своем непрошибаемом скепсисе, что, развлечения ради, пошел посмотреть на «американского клоуна», которому остро, болезненно, ненавидяще… завидовал.

Павел Павлович Грунов умел быть искренним и убедительным. На своей первой встрече с большой московской аудиторией напирал на альтруистическое желание помочь встать на ноги и обрести успех во всех сферах жизни молодым русским парням. Начитавшись психотерапевтической литературы о самомотивации, визуализации и прочих «ациях», которую в астрономических количествах шлепали американские издательства, Грунов поднаторел в лексике и жестикуляции. Плюсом было и то, что он в самом деле являлся отличным спортсменом, служил в Советской армии и прошел Афганистан. То есть он сумел потрафить и патриотам, и западникам, и карьеристам, и романтикам. Другое дело, что все они ему были не нужны. Нужны были четверо-пятеро. Из неблагополучных семей или сирот. Преданных, без оглядки бросающихся за вожаком, готовых на все. Кто-то из претендентов должен был проявить себя в первый день. Ими оказались Весел и Килька.

— Вопросы? Ваши вопросы, друзья? — обратился в конце встречи Пал-Пал к собравшимся.

— Кроме занятий спортом и психологических тренингов, у вас нет других предложений для кого-нибудь из нас? Самых достойных? Я бы вот с вами поработал, если бы вы мне предложили, — мальчишка с хвостом говорил с вызовом, но без агрессии, улыбаясь.

— А чем вы занимаетесь?

— Окончил Академию бизнеса и коммуникаций в Москве.

Пал-Пал скептически хмыкнул, но ответил ободряюще:

— Начните ходить на мои занятия — я в России пробуду еще три недели, — познакомимся поближе, а там… Повторюсь, ничего невозможного в жизни нет. Хотите работать с Труновым, значит — будете!

Вячеслав Рыков удовлетворенно рассмеялся.

Илья Миусов подошел к Отцу за автографом после встречи. Он смотрел на Пал-Пала такими влюбленными, верящими глазами, что худенького высокого пацана с судорожными движениями и затравленным взглядом из-под русой челки Трунов решил подбодрить и приблизить.

— Москвич?

— Подмосковный, из О-на.

— Работаешь?

Килька кивнул.

— А мать с отцом чем занимаются?

Миусов покраснел до синевы.

— Они погибли. Давно…

— Прости… сынок, — дотронулся до плеча Ильи Трунов. — Жду тебя завтра на тренировку. Жду! —

Он пронзительно и в то же время мягко, любяще смотрел на парня.

«Вот какой Отец мог бы быть у меня! Вот…» Килька в восторженном возбуждении ехал в свое ненавистное общежитие в электричке, твердо зная, что жизнь его резко меняется. Навсегда!

Петруччо поверил Пал-Палу позже, когда тот начал вести разговоры о диком, варварском разделении людей в России на два класса. «Тем, кто считает себя волками — этой жалкой кучке выскочек и воров, достается в этой несчастной стране все! Так было и есть. Если что и изменилось со времен моей юности, так это масштабы воровства и цинизма власть предержащих. Я не поборник хваленых западных демократий, нет! Там тоже много грязи и подлости. Но правила, по которым там играют, понятны и едины для всех. В нашем же отечестве сам черт ногу сломит: ни порядка, ни суда, ни чести. О коррупции умолчу, это общее место. Но то, что народ поставлен в положение скота, а вернее, жалкого скопища бессловесных шакалов, подбирающих объедки с барского стола или рвущих их друг у друга, достойно наказания, проклятия, революции…» — Отец говорил без пафоса, не повышая голоса, но с такой болью и убежденностью, что даже закоренелые циники вроде Аркана слушали его с уважительным вниманием.

— Вы приехали сюда делать русскую революцию?! — выпалил Петруччо. Глаза его горели.

— Да нет, — раздумчиво ответил Пал-Пал, поглаживая чеканный подбородок. — Идея слишком масштабна и кровава. Революцию каждый может сделать в своей судьбе сам, взяв быка за рога. Вернее, превратившись из скулящего шакала в нападающего волка…

К Аркану Грунов приглядывался дольше, чем к остальным. Свешников дисциплинированно ходил на ежедневные тренировки по карате и на «тренинги успешности». К ним через неделю прибавились стрельбы в ближайшем тире, хозяин которого был давним знакомым Грунова. Аркадия все более подстегивало загадочное поведение Пал-Пала, который был бескорыстен, открыт, излишне правилен, но при этом будто держал кукиш в кармане. Это прорывалось то в неуловимой презрительной улыбке, то в резкой и пошлой фразе, нечаянно оброненной им, и за которую он тут же пытался реабилитироваться какой-нибудь высокопарной трескотней. При этом Отец хищно поводил носом, будто принюхивался, и хватался за подбородок. Иногда Свешникову казалось — лишь для того, чтобы скрыть ухмылку. Мало кто из мальчишек, подобно Аркану, чувствовал за всей этой благотворительностью тайный нечистый смысл. Впрочем, Четвертый чистоплюем не был.

Дело решил короткий диалог. Как-то в разговоре о будущем Отец мягко, словно боясь оскорбить слух своих воспитанников, сказал:

— Подчас ради достижения целей приходится жертвовать очень многим. Или, как нам кажется, главным. Например, доверием и любовью родных. Я прошел через это. Сложнейший период… Но, в конце концов, по-настоящему любящие люди вас поймут и примут ваш выбор. Иначе они не близкие, не родня.

— А кого вы имеете в виду? Биологических родителей? — фыркнул Аркан.

— А у тебя есть другие? — повернулся к нему Пал-Пал.

— Я — сам по себе. У меня есть… Я! Мне этого хватает.

Сказано это было с такой убежденностью, что Грунов понял: мальчишка давным-давно разобрался с духовными метаниями. Собственно, их у него не было по определению. Он был не из той породы. Он с рождения чувствовал себя волком-одиночкой.

За неделю до отъезда Грунов попросил остаться после тренировки четверых будущих Волков. С ними в зале находился еще один человек — невысокий, плотно сбитый блондин. У него были нервные руки, в которых он постоянно крутил расческу, время от времени проводя ею с силой то по редким волосам, то по рыжеватым бакам.

— А теперь, друзья и ученики мои… — Грунов выдержал значительную паузу, — момент истины. Я хочу лучшим из лучших сделать деловое предложение. Предложение… на один миллион долларов.