– Вас зовут, – сказал Соломон, неодобрительно разглядывая парочку.

Ноль реакции.

– Зовут вас, говорю! – сказал он громче. – Сержант, вон там, на перроне.

– А ты кто такой, собственно? – Белобрысый медленно, демонстративно развернулся к нему и замахал растопыренными локтями, словно петух. – Что еще за фрукт такой, а? Баламут, посмотри-ка на этого фраерка!

– Фраерок как фраерок… – равнодушно пожал плечами Баламут, не поднимая головы. – Мне-то что… Может, сыграешь с нами? – вполне благожелательно осведомился он, показывая Соломону колоду. – На деньги.

Тот покачал головой:

– Некогда, чуваки. И вам не советую.

– Чего это ты там не советуешь? – недобро прищурился белобрысый. – В тыкву захотел?

– Я-то? – усмехнулся Соломон. Ща он этих школяров одним махом через бедро…

– Да ладно тебе, Калина, – сказал вдруг цыган, откладывая колоду, – надоело уже. Я потом отыграюсь.

– Ага, отыграешься, как же, – смачно сплюнул Калина, не сводя яростного взгляда с Павла.

– Пошли уже, что ли… – протянул Баламут, тяжело поднимаясь и разминая спину, – может, нас уже наконец-то в лагерь переводят.

– Никуда нас не переводят, балда, зуб даю, – белобрысый медленно отвел взгляд от Соломона, – опять старикашка задарма припахать нас хочет.

– Ага, а ты хочешь, чтобы комиссар опять сюда приперся? – заметил Баламут. – Нет уж, ты как хошь, а я пойду. И то – разнообразие какое-то.

– Ладно, черти, я с вами, – с неохотой пробурчал Калина, и они втроем направились к сержанту.

– Что так долго? – неодобрительно проворчал тот. – Вот, берите, – он показал на метлы и ведра.

– Пахомыч, может, хватит уже эксплуатировать рабочий класс, а? – пропищал Калина. – Мы тебе не обязаны подчиняться!

– Но-но! – сдвинул брови сержант. – Какой я тебе Пахомыч! Не обязаны они, ишь! Тоже мне, рабочий класс выискался, голодранец несчастный. А ну, говорю, марш вон туда: от того перрона и до обеда мести вестибюль – тщательно и без перекуров! Слышали, что говорю? А то будет как в прошлый раз, я вам обещаю. Калиникин, ты всё усек?

– Всё, – пробурчал белобрысый, резким движением подхватил метлу и побрел к параллельному перрону.

– А вот насчет сигареток… – промямлил Баламут, вытягивая к деду трясущуюся грязную ладонь. – Не найдется ли парочка, а? Пожалуйста… Я отдам, честно… Как только отыграюсь.

Старикан что-то проворчал, но достал пачку и дал попрошайке две сигареты.

– Спасибо преогромное! – манерно поклонился цыган.

Часа полтора они вяло мели вестибюль, задыхаясь от пыли и проклиная все на свете. Ну какие подметальщики могут выйти из цыгана, хакера и беспризорника?! Сержант конечно же почти сразу ушел.

– Некогда мне с вами тут околачиваться, у меня смена скоро заканчивается, – перед этим заявил он. – А ты, – обратился он к Соломону, – не слушай их, они тебе понарасскажут всякого…

Первые двадцать минут прошли почти в полном молчании. Потом они все-таки разговорились – началось все, естественно, с перекура. Они стояли на самом краю перрона, смотря на рельсы, и пускали длинные струи сизого дыма. Вентиляция тут не работала или работала очень слабо – тока воздуха почти не было.

– После обеда зафурычит, – пообещал Баламут. – Выть будет, как стадо пьяных бизонов.

Цыган немного заикался. И вообще оказался довольно стеснительным парнем. Когда он говорил, слегка склонив голову и иногда подолгу подбирая нужное слово, то даже слегка краснел – на его смуглых щеках появлялся розовый румянец. Баламут был родом из Сочи, отца с матерью не помнил. До семи лет его возил с собой табор, потом его умудрились потерять на вокзале в Краснодаре, каким-то чудом он попал в Новосибирск, где его и определили в детский дом – подробностей паренек не помнил. В одиннадцать лет его усыновила семейная пара из Питера, и она оказалась посвятовской… В этом году он окончил школу, и было принято решение отдать Баламута в Метрострой. Несмотря на то что приемные родители за последние годы вполне неплохо подготовили его к этой жизни, он, как и Соломон, проходил ускоренный курс адаптации, правда, в другой группе и исключительно по вечерам. Днем он вместе с Калиникиным бесцельно околачивался на станции и прилегающей территории – начальство старалось определять эту парочку на разнообразные работы, чтоб не скучали, но толку от них было мало.

Немного смущаясь, цыган заявил, что, по словам усыновителей, у него имеется некий редкий талант.

– Я типа Прыгун, – говорил он, – правда, сказали, скрытый – мне еще развиваться надо. Короче, в определенных условиях могу сам перемещаться по параллельным мирам, без всяких там трансферов.

– Да? – ухмылялся Калина. – Ну продемонстрируй нам, давай-давай, трепло ты скипидаровое!

Баламут краснел, но никуда не перемещался. Еще он сказал, что хочет стать знаменитым параархеологом и раскрыть тайну Предтеч. Калина снова смеялся над ним. Он-то уж до мозга костей был беспризорником, и уж кем-кем, а романтиком белобрысого нельзя было назвать. На секреты Метростроя он сам вышел, когда, сбежав из детдома, ошивался на складах под Санкт-Петербургом. Ну и насмотрелся всякого… По его словам, даже по парамирам туда-сюда помотался. Поначалу со страха чуть в штаны не навалил, но потом, мол, неплохо освоился, да метростроевцы в конце концов поймали его, однако память стирать не стали, решив сделать из него своего человека. Соломон, скептически рассматривая малолетнего беспризорника – а тот был на год младше даже Баламута – сомневался в прозорливости посвятов. Хотя всякое, конечно, могло быть…

– Пойду в дальний дозор, – заявил Калина, – но только вольнонаемным – охранять границы, искать артефакты и всякое такое. Не хочу быть военным, уж больно много муштры и прочего устава. А на вольных хлебах да с этими технологиями – это по мне, чуваки, чесслово! И на гравилете летать буду, пилотом заделаюсь. Это для меня раз плюнуть – уже летал, сам как-то пробрался в него и… Ух, дела были!.. Такого навидался, что вам и вовек не увидеть!.. А отсюда свалю, как пить дать свалю, мне уже по горлышко обещания долбаного комиссара! Трепло он, трепло скипидаровое. А я все равно сбегу! Так меня здесь и видели, в этой дыре метростроевской, ага. В гробу видал я ваши метлы! Только ты мне, Баламут, должок отдай, я же все помню, я не забуду, ага.

В свою очередь, Соломон вкратце рассказал о том, что он программист и был нанят посвятами напрямую – мол, за некоторые хакерские заслуги. К его разочарованию, это не вызвало ни грамма уважения или хотя бы интереса со стороны этой странной парочки.

– В гробу видал я ваши компутеры, – в своем стиле высказался Калина. – Бластеры – вот это сила!

– Я тоже в них ничего не понимаю, – поддержал товарища Баламут. – Ну Интернет там или поиграть – это можно, но программировать… Нет, не мое это.

Через час Калине все надоело, и он сказал, что пойдет разузнает, что там сейчас наверху. Заодно хавчика, мол, принесет.