И Святослав понимал, что наговорил ерунды.

Потом всё повторялось.

— Пошли его к чёрту, — сказала как-то раз Герда, параллельно жуя яблоко, так что получилось, скорее, «пофли ефо к форту».

— Не горю желанием, — ответила Ингрид, тяжёлым взглядом провожая солнце, уплывающее за горизонт. — Он пусть и сумасшедший, но порой интересно посмотреть на дураков. Такие они… Нараспашку. Сам не ведает, что болтает. Говорит, раскусил нас и всё знает.

— Уверена, что это только домыслы? — Герда, как обычно, старалась предугадать все возможные исходы и не торопилась отбрасывать различные варианты событий. Ингрид фыркнула.

— Ну конечно! Да и к чему переживать лишний раз? Ещё денёк — и канет в небытие. Как и всё наше прошлое.

Герда покачала головой, но ничего не ответила. Солнце скрылось за деревьями и на Дом опустились сумерки. До ритуала оставался ещё один день.

* * *

Появившиеся из ниоткуда татуировки перестали обжигать кожу примерно через полминуты, но спокойствия у Жени не прибавилось — наоборот, она разнервничалась ещё больше, силясь одновременно додуматься до разгадки происходящего и привести в чувство Оддманда. Последняя задача казалась невыполнимой — фамильяр продолжал хлопать глазами, непонимающе глядя по сторонам, как будто в один момент дошёл до очень сильной стадии опьянения.

— Эй, ты меня вообще слышишь?! — Женя была готова вот-вот сорваться на крик, но старалась сдерживать душевные порывы — не хватало ещё вызвать панику. Да и перед Алексеем объясняться времени не было. Впрочем, стоит отдать ему должное — парень старательно реанимировал бедного конюха и теперь махал перед ним руками, пытаясь привести в чувство.

— Ольга, да что ж это такое… Твой папенька мне все уши прожужжал, — Соня уже успела спуститься вниз и теперь смотрела с укоризной на беглецов, деловито подбоченившись. На её щеках выступил слабый болезненный румянец. Она тоже чувствовала приближение мрака, но не совсем чётко — туман всё ещё был достаточно далеко. Однако Дом уже начинал потихоньку трещать по швам. В ушах у Жени зашумело.

— Ли… Лиза! — сохраняя легенду, воскликнула девушка, цепляясь за руку подруги как утопающий за соломинку. — Лизонька, душа моя, тут несчастье! — и добавила, уже шёпотом, чтобы услышала одна лишь Соня: — Это Оддманд. Оддманд, понимаешь? Ну, наш, тот самый, — для убедительности Женя сделала маленькие взмахи ладонями, имитируя крылья. Лиза постояла в ступоре несколько мгновений, затем лицо её вытянулось и приобрело до смешного удивлённое выражение.

— Т-ты уверена?..

— Да! Я не могу сейчас объяснить всего, но умоляю, доверься мне. Это… сложная ситуация. Нужно привести его в чувство и унести в Дом. Я обязательно тебе всё расскажу. По пути.

Лиза мелко закивала, а потом, опомнившись, махнула слугам, которые наблюдали за всем происходящим с неподдельным интересом.

— Живо сюда! Не видите, с человеком несчастье! Быстро в дом его, уложите в гостевой, если папенька или маменька поинтересуются, скажите, что я велела! Пускай не прекословят лишний раз. А то я возьму и разболеюсь, — добавила Соня тише и подмигнула Жене. — А когда я болею, плохо становится всем.

Слуги быстро перешли от созерцания к действию и, подхватив пострадавшего фамильяра под руки и ноги, потащили его в дом, мимо удивленных господ и дам, которых такой расклад событий выбил из колеи на добрые минут пять. Даже оркестр перестал играть бодрую польку, растерялся и зазвучал кто в лес, кто по дрова. За то время, пока тело конюха перемещали с улицы на свежую кровать, лицо хозяина дома успело пройти через всю цветовую палитру от бледно-зеленоватого до практически багрового.

— Елизавета! Что это за…

— Ах, папенька! — заворковала Соня, нежно обхватывая ладонь отца своими руками, и заглянула ему в глаза. Запрещённый приём, но действенный. — Мне стало его так жаль, так жаль, ты просто не представляешь!.. Разве имеем мы право оставлять своих подопечных на произвол судьбы?.. Виноват ли он в том, что с ним случилась неудача? Неисповедимы пути господни, и наш долг…

— Иди, — перебил её папенька и устало отмахнулся. Когда Соня начинала своё гипнотизирующее бормотание, спорить с ней было бессмысленно — заговорит до смерти.

Девушка украдкой подмигнула Жене и продолжила координировать действия слуг.

Алексей материализовался за спиной и слегка коснулся плеча Евгении. Происходящее наверняка порядком его беспокоило.

— Всё в порядке, мадмуазель?

Женя обернулась, глядя на юношу так, словно увидела его впервые. Улыбнулась уголками губ, тайком поправляя перчатки, чтобы скрыть необъяснимые линии на коже, и ответила:

— Да. Благодарю за то, что вам не всё равно.

Алексей отзеркалил её улыбку.

Гости, до этого подозрительно притихшие, вновь начали подавать признаки жизни. Отец Сони убедительно довёл до их сведения, что переживать не о чем, дал оркестру отмашку сыграть что-то весёленькое и удалился ближе к столу с таким видом, словно обдумывал невероятно сложную мысль.

— Подарите мне ещё один танец? — спросил Алексей, который и головы не повернул в сторону зала. Его глаза сияли от предвкушения. Юноше было, в сущности, всё равно на прочих господ и дам, на конюхов, слуг и чужих папенек. Он видел перед собой только её — девушку, которая очаровала его с первого взгляда. Женю. Точнее, Ольгу. Но имена были неважны — сквозь наслоения жизней душа Алексея узнавала ту самую ведьму, которую он когда-то полюбил. Женя прекрасно знала это, потому что сама сделала Алексея таким — вечным странником, ищущим свою единственную любовь, не осознавая своей цели разумом, но прекрасно чувствуя её сердцем.

Женя мягко улыбнулась.

— Прошу меня извинить, но у меня есть очень важное дело.

Конечно, ей не хотелось говорить этих слов. Она бы с удовольствием забыла обо всём и закружилась с Алексеем в очередном вальсе, не обращая внимания ни на тьму, ни на туман, ни на чернеющие чёрточки на руках. Но стук огромных часов, эхом отдающийся в голове, отрезвлял и напоминал о главной задаче путешествия. Поэтому Женя, сглотнув подступивший к горлу комок и сделав немного неуклюжий реверанс, отвернулась, было, чтобы как можно скорее пройти к Соне и Оддманду, но Алексей вдруг схватил её за руку — осторожно, как бы боясь сломать. Секунду они оба молчали.

— Берегите себя, — произнёс он, поджимая губы, и отпустил ладонь, тут же удаляясь к остальным гостям.

— Буду беречь, — одними губами ответила Женя и поспешно зашагала наверх, пряча лицо, чтобы никто не увидел её слёз.

Оддманда уложили в комнате для гостей. Когда Женя вошла, он уже сидел на покрывале, богато расшитом золотыми узорами, и что-то втолковывал Соне, непривычно тихой и подавленной. Услышав скрип двери, пепельноволосая девушка дёрнулась и сначала удивлённо посмотрела на