Великий магистр, узнав об этом, только рукой махнул и оставил дело без последствия. Хоть он и являлся сторонником порядка и послушания, но это был не тот случай. Людей следовало понять и простить, ведь и без того дела обстояли невесело: Мизак-паша не только не прекращал пушечный обстрел итальянского участка крепости и еврейского квартала, но вдобавок к этому какие-то новые поползновения были замечены напротив крепости Святого Николая.

Понимая, что предпринятые меры отвратили визиря от штурма итальянского поста, магистр Пьер сделал правильный вывод — новый удар врага придется на гаванный форт. Именно поэтому д’Обюссон вновь отдал приказ готовить к делу галеры и снаряжать брандеры, а сам со своими помощниками, подкреплением и пушками вновь передислоцировался к дель Каретто.

Во рву города-крепости он теперь держал наготове немецких и испанских стрелков, потому что французских аркебузиров под командованием Шарля де Монтолона он прикомандировал для отбития возможного штурма итальянского поста — кто знает, где будет истинное жало смертельного для Родоса удара?..

Наступала ночь с 18 на 19 июня. Навсегда уходящий в историю день ознаменовался трибуналом над двумя воинами из гарнизона башни Святого Николая. Когда д’Обюссон прибыл в башню, их застали за постыднейшим делом — предчувствуя новый штурм, они решили бежать к османам, но прежде того успели перетопить в море много оружия, в первую очередь — столь необходимых ружей.

Наверняка не скажешь, чего тут было больше — панического страха, заставляющего совершать бессмысленные поступки, или же желания выслужиться перед новыми господами — однако затея их не удалась. Предателей застали на месте преступления, когда они топили оружие.

Иуд скрутили и представили великому магистру. Всем было омерзительно видеть, как они, трясясь от страха, шакальими голосами вымаливали себе жизнь, еще надеясь, что мягкосердечный магистр Пьер пощадит их… Но и мягкости бывает предел.

Да, д’Обюссон был и мягок, и добродушен. Любой простой воин и житель мог беспрепятственно прийти к нему и либо предложить удачную идею (вроде старого грека с его требушетом), либо потребовать защиты и правосудия. Да, доблестный француз вообще был склонен к милосердию — но только когда оно не давало дурных плодов. Известно ведь, что одних прощение исправляет и наставляет на путь истинный и праведный, а других — лишь развращает, поощряя к безнаказанному продолжению беззаконий. Во втором случае снисхождение к одним ставит под новый удар невинных — и этого нельзя допустить. Кроме того, кара для одних заставит и других людей, склонных к тому же, удержаться от преступления…

Посему магистр был непреклонен и, с брезгливостью отстранясь от ползавших у его ног предателей, коротко распорядился:

— Повесить прямо перед башней, а когда подохнут — сбросить в море. Пусть иным неповадно будет.

— Пощади, господин! Кровью искупим! — вопили грешники.

— Вы не искупите тех смертей, которые последуют от того, что вы обезоружили людей, куда более доблестных и достойных, чем вы. — И д’Обюссон жестом приказал более не церемониться и привести приговор в исполнение.

Слишком уж участились случаи ропота, перебежниче-ства и предательства! Это тревожило, особенно в предвосхищении нового штурма. Турки все суетятся, гомонят, постоянно раздается множественный стук по дереву… Чем, кроме нового штурма, это может обернуться?..

12

Да, османы вновь вознамерились атаковать башню Святого Николая и уже не первый день готовили нападение. По настоянию анатолийского бейлер-бея Мизак отдал приказ готовить материал для плавучего моста — довольно широкого, по которому могли бы проходить шесть турок в ряд.

Из лагеря доставляли древесину, из разоренных греческих монастырей — пустые винные бочки, которые должны были стать основой моста. Его должны были подтянуть от церкви Святого Антония через водный заливчик прямо к башне, минуя большую часть железного подводного посева, о котором было упомянуто ранее.

Естественно, нападение должно было быть поддержано, как и в прошлый раз, бомбардировкой с кораблей — а так три большие пушки с завидным упорством крошили башню и нововозведенные бастионы иоаннитов. Постарались учесть прошлые ошибки… Но дело с мостом провалилось благодаря одному из наших героев, о которых, кстати говоря, мы как-то подзабыли.

Как они жили все эти дни, между двумя штурмами форта Святого Николая?.. Без особых подвигов — но ведь иной раз само качественное исполнение рутинных дел уже является подвигом. Раны в стычках или от стрел уложили в госпиталь орденского "столпа" Николаса Заплану, Бенедикта делла Скалу, Пламптона, нескольких высокородных французов, прибывших вместе с братом д’Обюссона — и еще народу бессчетно. Тяжело шел на поправку серьезно раненный еще при высадке турок приор Рудольф фон Вюртемберг.

Высокие чины поначалу лежали в госпитале Святой Екатерины, но, поскольку он располагался близ еврейского квартала и итальянской башни, османские ядра стали долетать и до него. Побило кое-кого из пациентов и врачей, посему пришлось оставить это место, переехав в старый госпиталь, и так забитый до предела. Новый, увы, не был достроен, но кое-какие его помещения тоже были использованы.

Великий госпитальер со своими приближенными не знал передышки в обширных трудах: раненых было много — индивидуальные палаты остались лишь в воспоминаниях о мирном времени, и сами раны были ужасны, особенно от рубленых кусков свинца, которыми стреляли тяжелые ружья. Зачастую такие раны бывали смертельными, реже — приходилось ампутировать разбитую начисто конечность или залатывать раны от оторванных рук и ног. Естественно, несмотря на старания и опыт обслуги, многие все равно умирали от потери крови или ее заражения.

С захоронением погибших и умерших были большие трудности. Серьезно опасались эпидемий — ров был завален трупами, многие из которых были еще месячной давности. Также и море — в меру вылавливали и зарывали по ночам, когда турки не стреляли, однако все равно справиться не могли.

В самом госпитале было не продохнуть от стоящего в воздухе тошнотворного запаха разлагающейся крови, человеческой гнили и лекарств. Как не отметить похвальным словом стойкость и трудолюбие родосских монашек и женщин, облегчавших страдания мужчин!.. А ведь все еще и жили чуть не впроголодь — дело в том, что еще с самого начала осады д’Обюссон ввел жесткие правила потребления и распределения еды, памятуя древнее правило перенесения осады: "Малая польза в том, что был собран богатый урожай, если с самого начала не будет установлена при помощи подходящих для этого людей надлежащая раздача провианта в достаточном для здоровья размере: никогда не подвергнутся опасности голода те, которые среди изобилия уже начнут соблюдать умеренность".

Естественно, на раненых не экономили, равно как и на бойцах, а вот на служащих госпиталя…

Сэр Томас Грин хоть на вылазки