Я возразил на эти замечания, что, предполагая, будто мы впадаем в ошибку, даже если Дума будет продолжать проявлять упорство, положение было бы значительно улучшено, если последуют нашему совету, так как, даже в случае необходимости роспуска Думы, становилось бы ясно, что к этой крайней мере прибегли только после искренней попытки достичь взаимного понимания. Вся страна была бы благодарна государю, и, если бы было ясно, что его попытка не удалась из-за революционной настойчивости со стороны Думы, здоровые элементы нации охотно поддержали бы правительство в его репрессивных мероприятиях. Возможно, что после всех усилий для достижения соглашения государю придется прибегнуть к объявлению военного положения, но, даже если это случится, все же такое положение будет предпочтительнее, чем то, которое создано бессильным правительством, являющимся предметом для насмешек в России и за границей.

В конце аудиенции, которая продолжалась более часа, император, не принимая окончательного решения, уполномочил меня войти в переговоры с лицами, указанными в докладной записке, и с другими лицами, которые оказались бы нужными для дела создания коалиционного кабинета.

Было установлено также, что я должен привлечь к этому делу Столыпина, которому император собственноручно написал несколько слов, приглашая его быть моим сотрудником.

По возвращении в Петербург я поспешил наметить план действий. С согласия Столыпина, я имел секретное совещание с руководящими членами Думы, начиная с ее председателя Муромцева, а для своих переговоров с Государственным советом привлек моего кузена, Ермолова, который играл там выдающуюся роль, в качестве председателя умеренной группы или центра. Ермолов, как и я, принадлежал к классу поместного дворянства и славился своими обширными познаниями в области агрономии. Его осведомленность в этой области была известна не только в России, но и за границей, в особенности во Франции, где он опубликовал ряд книг по агрономии. В царствование Александра III он был министром земледелия и оставался на этом посту некоторое время в царствование Николая II. Несмотря на принадлежность к бюрократическим кругам, Ермолов был связан с умеренными либералами в Государственном совете, и в тот период, который я описываю, являлся лидером этой партии в верхней палате. Мое секретное совещание с членами этой палаты, которые предназначались для образования нового кабинета, имело место в его доме.

Столыпин участвовал в параллельной конференции, и каждый вечер мы сравнивали результаты.

По мнению всех политических лидеров, с которыми мы советовались, наиболее естественным кандидатом на пост председателя Совета министров являлся Муромцев, который пользовался наибольшим доверием Думы, но хорошо было известно, что император не питал к нему расположений, и ввиду этого можно было опасаться серьезных осложнений. Другой ценный кандидат, Шипов, особенно влиятельный в земских кругах, имел больше шансов быть благожелательно встреченным в Петергофе, но был более необходим для поста министра внутренних дел.

Наибольшее затруднение представлялось в выборе портфеля для Милюкова, который, как можно было опасаться, вследствие его высокого положения в качестве главы кадетской партии и желания властвовать, не удовлетворился бы принять второстепенный пост, но потребовал бы для своей партии и для себя самого руководящей роли.

Все эти подготовительные мероприятия заняли некоторое время, и мы были уже готовы закончить наши работы, чтобы пригласить на совещание Милюкова, когда события внезапно приняли критический оборот. 8 июля я вручил докладную записку императору; 17 июля Дума приступила к обсуждению предполагаемого обращения к стране, которое, как можно вспомнить, являлось ответом на правительственное сообщение по аграрному вопросу. Этот случай, который Горемыкин предвидел, послужил поводом для решительной борьбы. Тремя днями позже Горемыкин созвал заседание Совета министров и заявил, не давая себе труда спросить мнения своих коллег, что Дума заняла открытую революционную позицию и что он решил предложить на следующий день императору немедленно распустить Думу. Члены Совета в то же самое время приглашались собраться в этот день, то есть 21 июля, на дому у Горемыкина, чтобы ожидать его возвращения из Петергофа с указом о роспуске Думы, который должен быть подписан императором.

Что заставило Горемыкина принять столь поспешное решение? Узнал ли он что-нибудь о переговорах, которые велись нами в большом секрете с членами Думы и Государственного совета? Это более чем возможно, но я никогда не мог окончательно убедиться в этом.

Однако я слишком хорошо знал характер императора, чтобы сомневаться в успехе плана Горемыкина. Я считал все мои надежды разрушенными, и мне ничего не оставалось, как представить свою отставку императору, как только указ будет подписан, и я твердо решил сделать это, так же как и Столыпин, который разделял мои чувства и был готов последовать за мной в вопросе о подаче в отставку.

Мы со Столыпиным приняли некоторые меры предосторожности в ожидании грозных событий, которые могли воспоследовать. Он как министр внутренних дел был обязан принять меры к охранению общественного порядка, который легко мог бы быть нарушен вследствие разочарования, которое должно сопровождать роспуск Думы, и, считаясь с этой возможностью, решил вызвать гвардейские отряды, расположенные в это время неподалеку от столицы. Это было сообщено мне, чтобы я был уверен в безопасности для посольств со стороны возможных беспорядков. Особенно необходимо было предупредить враждебные демонстрации против германского посольства, так как кайзер подозревался общественным мнением в даче Николаю II советов реакционного свойства, но, так как было невозможно оказывать покровительство только одному этому посольству, представлялось необходимым принять соответствующие меры по отношению ко всем иностранным посольствам.

На следующее утро я отправил циркулярное сообщение всем послам и главам иностранных миссий, извещая их о том, что на некоторых заводах столицы ожидается стачка, так как это может сопровождаться народными волнениями, в соседстве с посольствами в ночь с 21 на 22 июля будут расположены войска, которые окажут им в случае надобности свою помощь. Я прибавил, что войскам запрещено приближаться к посольствам, исключая того случая, когда они будут призываться ими самими.

Приняв эти предосторожности, я провел день в работах по Министерству иностранных дел с таким расчетом, чтобы оказаться способным сдать дела своему преемнику с возможно меньшей отсрочкой.

Здесь необходимо отметить утверждение, сделанное устно и в печати, указывающее, что, когда сотрудничество Думы с кабинетом Горемыкина оказалось совершенно невозможным, к концу июня генерал Трепов, который был в то время дворцовым комендантом, принял на себя инициативу образования кадетского кабинета, и его неудача в этом направлении непосредственно вызвала роспуск Думы.

Я должен засвидетельствовать, что это утверждение, хотя и имеет некоторые основания, изложено не совсем точно. Насколько я знаю, — а я думаю, что совершенно точно информирован по этому поводу, — в тот период,