Я не мог прийти в себя очень долгое время. Бесчисленные видения являлись мне, пока измученное тело медленно восстанавливалось после пережитого. Сознание отключилось из-за немощной плоти, в плену которой оно находилось, однако какая-то его часть продолжала функционировать.

Передо мной проносилась страшная черная вселенная, порождая вереницу образов и воспоминаний, вспыхивающих, как угольки в тлеющем костре. Моя жизнь прокручивалась цепочкой обрывков и эпизодов — говорят, так обычно бывает перед смертью. Я чувствовал, как включаются и выключаются цепи нейронов, как бежит по сосудам кровь, как посылается информация, определяющая химические процессы в клетках, как возникает напряжение, необходимое для жизни мозга… И всем этим был я. Я ощущал потребности организма, я пестовал его, принимая участие в своем исцелении в такой форме, которую раньше не мог даже вообразить.

Или все это снилось мне? А может быть, сны были порождены ритмами вселенной, движением ее великого океана? Я утонул в нем, когда гидраны отняли мой разум, и родился вновь. Я почувствовал прелесть их открытости, их общения без тайн и барьеров, уничтоженных во имя коллективной силы объединенных жизней.

Мое существо жаждало вновь окунуться в это общение. Я продвигался дальше и глубже, пытаясь отыскать в прошлом какое-то указание, знак — отчаянно взывая к неизведанному. Вскоре я стал получать ответы. Переживая заново свою жизнь, я натыкался на воспоминания, которые никогда не были моими, смешанные со знакомыми образами; они появились неизвестно откуда, взламывая раковину одиночества, давая приют снам и убежище от кошмаров, мучивших меня по ночам.

…Руки, тонкие детские руки — мои руки, вымазанные мякотью какого-то гниющего фрукта, разрывающие пакеты с мусором, кладущие в рот скользкие кусочки; я глотаю это, обманывая голод… Трясущиеся от гнева окровавленные руки — мои руки, мои кулаки, избивающие какого-то парня, в кровь, с упоением — за то, что он обозвал меня чужастиком; а если бы я не избил его до полусмерти, его банда разорвала бы меня в клочья. Я осмелел настолько, что сорвал с него куртку, — мне надо было во что-то одеться. Повернувшись спиной к готовым кинуться на меня головорезам и шатаясь, ухожу прочь, потому что мне плохо от вида этого измочаленного сосунка, валяющегося в луже крови. Мне хочется одного — чтобы меня оставили в покое… Я колочу травмированными кулаками по стене в каком-то переулке, где с крыш свисают сосульки, и проклинаю все на свете, потому что это не помогает от безысходности, потому что жизнь слишком давит к земле, и иногда мне хочется… Мне хочется…

…Улететь, улететь подальше. Серебристое ограждение балкона под ночным небом, изящные женские руки в кольцах, лежащие на увитой виноградом решетке, белая кожа, гибкие очертания… (это не мои воспоминания, какая-то мешанина, все перепутано). Нити блестящих черных волос, свободно падающие на плечи…

Образ, пришедший непонятно откуда… Я ощущаю эти волосы на своих щеках, залитых слезами… Боль бесчисленных эмоций впилась в мои нервы. Воспоминания беспрепятственно вливаются в мой мозг, как бесконечные гости на нескончаемый бал, пьяные, развратные, эгоистичные, жадные, горькие, ненавидящие и вопящие.

…Мне хочется кусать губы, чтобы не закричать отчаянно и не прогнать их всех сразу. Некуда деться, нет выхода. Господи, спаси меня, помогите, хоть кто-нибудь… Глядя вверх, в небо с мириадами звезд — странных звезд, таких некто по имени Кот никогда и не видывал, — я теряюсь в величии этого простора — и чувствую, как в моей душе зарождается поэзия, и я забываю все, даже слезы, чтобы дать рождение прекрасным стихам…

…Живой, танцующий в душной ночи Старого города, и сердце бьется в такт ритму никогда не затихающей музыки, голова кружится от мелькания огней, я вливаюсь в гущу толпы, текущей по улицам и принимающей абсолютно всех…

…Мертв… Я смотрю на запись вновь и вновь, лежа в стерильной лаборатории больницы, читая написанное и не веря своим глазам. (Опять смешение, опять путаница: не мои глаза, зеленые, кошачьи, которые едва в состоянии прочитать собственное имя; чужая память, чужая жизнь.) Приближается конец, одновременно оборвется еще чья-то жизнь, моя жена погибает, мой ребенок умер, все умерло… Мир расплывается, стены обрушиваются, почва раскалывается, уходит из-под ног… Вот и конец всему…

…Затерян в бескрайних белоснежных полях под ребристым небом.

…Затерян в океане тел, которые вдвое выше меня, ночью на площади Божественного Дома. Я бегу, падаю, кричу, схожу с ума, в моей голове ослепительные взрывы. Я слышу свой сумасшедший вопль, пока не теряю голос, сконцентрированный ужас сжигает мой разум, оставляя холодный пепел. Рыдания на коленях скрюченной старой женщины, которую я больше ни разу не видел; она обнимает меня, бормоча невнятные наркотические слова, не те слова, не тот голос; мой мир, мое прошлое и даже мое имя рассыпались пеплом, растоптанные и мертвые… Я лежу в чьих-то объятиях много времени спустя, мне хорошо и спокойно; нежные, сладко пахнущие объятия девушки по имени Галлена. Почти задыхаясь от наслаждения, каждой клеточкой ощущая радость, я стараюсь не замечать безразличия в ее глазах, когда говорю, что ощутил с ней только что.

«Где таблетки? — спрашивает она, глядя в сторону. — Ты обещал!»

Я достаю целую пригоршню забвения и делюсь с ней. Мы лежим рядом и говорим о своих видениях… пока не входит ее хозяин и не спускает меня с лестницы…

…Пересекаю горную цепь Латан со своей возлюбленной на колонизированной планете под названием Тимбреллет, чтобы побывать в заброшенном поселении, которое когда-то было моим домом (но не моим, опять чужие вкрапления)…

…Старый город, мой дом. Ожерелье падает мне в ладонь: лезвие перерезало парчовую ткань сумочки. Сильная рука хватает мое запястье, безжалостно отгибая большой палец, — от боли темнеет в глазах…

…Я ухожу из дома, двигаясь как заведенный, меня проглатывает громада космического корабля. Повсюду опознавательные знаки Транспортного Управления Центавра. Я оглядываюсь назад, покидая свою семью и все, что знал и любил (опять чужая память), а вместе с ними и разрывающее сердце и убивающее разум равнодушие, отвращение, страх. Понимание того, что выхода нет, преследует меня везде в новом обличье и в новых сознаниях, пожирая мою душу, оставаясь со мной до смерти…

…Я лежу на мате в заднем помещении какого-то заброшенного здания, где нашла пристанище дюжина головорезов и бездомных сорванцов, слышу голоса, будто из другого мира: меня трясет лихорадка, я понимаю, что умираю, и думаю, как долго я вот так пролежу, пока кто-нибудь это заметит…

…Смотрю сквозь стены высотного здания, прозрачные стены, такие же бесчувственные и бессмысленные, как и разум тех, кому я пытаюсь помочь (опять не мои образы). Я сгибаюсь под тяжестью их насмешек, пытаюсь понять их страх, победить, сдаваясь, завоевать уважение, незнакомое их омертвелым умам…

…Передо мной проходит бесконечная вереница пустых лиц, изувеченных сознаний. Дело всей жизни, утратившее смысл, потому что те, кто значил для меня все, ушли и унесли с собой свет жизни, навсегда замуровав окна моей души…