Они вышли на улицу. Юн остановился возле рыжего попрошайки с длинными усами по моде семидесятых. Долго рылся в кармане, нашел монетку, бросил в коричневую картонную кружку.

— Мне особо нечего вам предложить, — сказал Юн Харри. — Кофе, честно говоря, уже давно стоит в кофеварке. И на вкус наверняка сущий асфальт.

— Вот и хорошо, я люблю такой.

— Вы тоже? — Юн тускло улыбнулся. — Ой! — Он схватился за голову, обернулся к попрошайке и удивленно спросил: — Ты чего деньгами бросаешься?

Попрошайка сердито запыхтел в усы и звонко крикнул:

— Тут только ходовую монету берут. Спасибочки!

Квартира у Юна Карлсена была точь-в-точь как у Tea Нильсен. Чистенькая, прибранная, но, что до интерьера, явно холостяцкая. Харри быстро сделал три наблюдения. Во-первых, старая, но вполне ухоженная мебель куплена там же, где его собственная. В «Элеваторе», на Уллеволсвейен. Во-вторых, Юн не был на выставке, которую рекламировал одинокий постер на стене гостиной. В-третьих, ел он большей частью за низким столиком перед телевизором, а не за столом в кухонной нише. На полупустой книжной полке стояла фотография мужчины в форме Армии спасения, он властно смотрел в пространство.

— Ваш отец? — спросил Харри.

— Да, — ответил Юн, достал из шкафа две кружки, налил кофе из закопченной стеклянной колбы.

— Вы с ним похожи.

— Спасибо. Надеюсь, что так. — Юн поставил кружки на журнальный столик, а купленный пакет с молоком поместил на многочисленные круги и разводы, свидетельствовавшие, где именно за столом «вкушались трапезы». Харри хотел спросить, как родители восприняли известие о смерти Роберта, но передумал.

— Давайте начнем с гипотезы, — сказал Харри. — А именно что вашего брата убили, так как он кому-то насолил. Обманул, не вернул долг, оскорбил, угрожал, навредил, да что угодно. Все говорят, ваш брат был хороший парень. Обычно в начале расследования убийств мы всегда слышим подобные характеристики, люди охотно подчеркивают хорошие стороны. Но у большинства из нас есть и темные стороны. Или?

Юн кивнул, но Харри не уразумел, в знак ли согласия.

— Нам необходимо пролить свет на темные стороны Роберта.

Юн недоуменно воззрился на него.

Харри кашлянул:

— Давайте начнем с денег. У Роберта были финансовые проблемы?

Юн пожал плечами:

— И да и нет. Жил он не на широкую ногу, и я не думаю, чтобы он оказался в больших долгах, если вы об этом. Занимал он, как мне кажется, в основном у меня. Впрочем, займы бывают разные… — Юн печально усмехнулся.

— О каких суммах идет речь?

— О небольших. За исключением займа нынешней осенью.

— Сколько?

— Э-э… тридцать тысяч.

— Для какой цели?

Юн почесал в затылке.

— Был у него какой-то план, но он не говорил, какой именно, знаю только, что в связи с выездом за рубеж. Увидишь, сказал он. Деньги довольно большие, на мой взгляд, но я живу скромно, даже машины не имею. Мне показалось, он был охвачен энтузиазмом, а потом… случилось это.

Харри записал.

— Хм. А как насчет темноватых сторон его личности?

Харри ждал. Смотрел на журнальный столик, а Юн тем временем размышлял в вакууме тишины, который рано или поздно всегда вытягивал информацию — ложь, отчаянную реплику не по делу, в лучшем случае правду.

— В юности Роберту… — начал Юн и осекся.

Харри молчал, не шевелился.

— …недоставало тормозов.

Харри кивнул не поднимая головы. Подбодрил, однако вакуум не нарушил.

— Я все время опасался, как бы он чего не натворил. Он был до ужаса необузданый. В нем жили как бы два человека. Один — сдержанный, хладнокровный исследователь, которого интересовали… как бы это выразиться? Реакции. Чувства. Страсть, пожалуй, и она тоже. Такие вот вещи.

— Можете привести примеры? — спросил Харри.

Юн проглотил комок в горле.

— Однажды прихожу домой, а он говорит, пошли, мол, в подвал, я тебе кое-что покажу. Он посадил кошку в маленький аквариум, где раньше жили гуппи, просунул под крышку огородный шланг и до отказа отвернул кран. Аквариум наполнился так быстро, что я едва успел сбросить крышку и выловить кошку из воды. Роберт сказал, что просто хотел посмотреть, как она среагирует, но иной раз мне кажется, его куда больше интересовала моя реакция.

— Хм, если он был такой, странно, что никто словом об этом не обмолвился.

— Мало кто знал эту сторону Робертовой натуры. Отчасти это моя заслуга. Еще в детстве я обещал отцу присматривать за Робертом, чтобы он не учинил что-нибудь совсем уж скверное. Словом, я старался как мог. А Роберт в общем-то контролировал свои поступки. Он был сразу и холодный, и горячий, понимаете? По большому счету, с его… другими сторонами сталкивалось только ближайшее окружение. Да какие-нибудь лягушки. — Юн улыбнулся. — Он отправлял их в полет на воздушных шарах, наполненных гелием. Когда отец призвал его к ответу, он сказал, что лягушкам скучно сидеть всю жизнь на земле, пусть, мол, увидят мир с птичьего полета. Я… — Юн смотрел в пространство, и Харри заметил у него на глазах слезы. — Я засмеялся. Отец рассвирепел, а я не мог остановиться. Только Роберт мог заставить меня так хохотать.

— И что же, с годами он это перерос?

Юн пожал плечами:

— Откровенно говоря, я знаю далеко не обо всем, чем Роберт занимался последние годы. После отъезда родителей в Таиланд мы с ним несколько отдалились друг от друга.

— Почему?

— С братьями так часто бывает. Без особой причины.

Харри не отозвался, просто ждал. В подъезде хлопнула дверь.

— Были кой-какие истории с женщинами.

Далекий вой сирены «скорой». Металлический гул лифта. Юн вздохнул, сокрушенно обронил:

— С молоденькими.

— Насколько молоденькими?

— Не знаю. Но если Роберт не врал, очень молоденькими.

— А с какой стати ему врать?

— Я же говорил. Думаю, ему нравилось проверять мою реакцию.

Харри встал, отошел к окну. Какой-то мужчина шел наискосок через Софиенбергпарк по тропинке, похожей на неровную коричневую черту, проведенную ребенком на белоснежном листе. К северу от церкви виднелось маленькое огороженное кладбище еврейской общины. Столе Эуне, психолог, как-то рассказывал, что лет сто назад весь Софиенбергпарк был кладбищем.

— Он причинил насилие кому-нибудь из этих девочек? — спросил Харри.

— Нет! — Юнов возглас гулко прокатился между голыми стенами.

Харри ничего не сказал. Человек пересек парк и по Хельгесенс-гате направился прямо к дому Юна.