Нафис вспыхнула:

— Кто дал вам право так разговаривать со мной в моем доме? Почему вы вмешиваетесь в мою жизнь? Знаете вы Джавида или нет… — у нее перехватило дыхание, — уходите, сейчас же уходите!

Суман взяла с тахты свою старую черную сумку.

— Я молю бога лишь о том, чтобы вам никогда не пришлось узнать Джавида так, как знаю его я. Меня удивляет только одно — как такой умный человек, как Юсуф, мог полюбить такую куклу! — И упавшим голосом добавила: — Но до сих пор никто в мире не знает, почему кто-то кого-то любит… — Она отдернула занавеску на двери и вышла.

Нафис осталась одна. Ей совсем не хотелось, чтобы Суман ушла. Слова сами сорвались у нее с языка. Она бросилась за Суман, но увидела только мелькнувшее у ворот белое сари. Нафис вернулась к себе, упала на тахту и, уткнув голову в подушку, зарыдала.

В дверь постучали.

— Это я, Гафур, — послышалось из-за двери. — Приехал господин Джавид. Госпожа зовет вас в гостиную.

— Скажи, пожалуйста, что у меня болит голова. Я… я лежу… в постели. Ладно, скажи, что я сейчас приду.

Она заставила себя встать и пошла в ванную умыться.

Воздух в сезон дождей так неподвижен, что с ним не в силах справиться даже вентилятор.

Джавид встал с постели, прибавил на регуляторе скорость вращения вентилятора, закурил и принялся шагать по комнате.

Все шло точно по плану, и теперь эта Нилам спутала все его карты. Лекарство не помогло. Вчера она поймала его у ворот и заявила, что если он ничего не придумает, то она покончит с собой. Она не плакала даже, а просто заявила о своем решении и удалилась, задрав кверху нос. Даже не выслушала его. Хорошо, если б только покончила с собой. Так ведь проговорится кому-нибудь. Но что она может сказать? Сама же и влипнет в историю. Кто ей поверит? Госпожа? Ни за что. А Нафис? О, если эта что-нибудь заподозрит, то шума не избежать. И еще этот Салман вертится вокруг…

Он злился на Салмана. Не родственник, не друг, а лезет во все их дела. Юсуф теперь не в счет — от него почти удалось избавиться. Он сам вышел из игры. Но Салман… Откуда только свалилось это божье наказание.

И вдруг ему стало даже жаль Юсуфа. В сущности, честный и терпеливый парень. «Какой бы ни был, — одернул Джавид себя, — он стоит на пути и придется его отодвинуть». Стоит, правда, задуматься и над тем, почему Нафис так легко шла на разрыв этой старой помолвки. Неужели она способна так скоро забыть человека? Или это только временное охлаждение? Если б только знать наверняка. Вдруг она по-прежнему любит Юсуфа? Может, она хочет только разжечь его ревность? Иногда кажется, что она вообще никого не любит.

И чего здесь торчит этот Салман? Почему он не возвращается в свой Канпур?.. Да, Канпур. Надо съездить в банк и получить по чеку этого канпурского Чампалала-джи. Сегодня же. Какая-нибудь неприятность — и плакали две тысячи рупий… — Джавид усмехнулся: — «“Компания”… Ни один из компаньонов не доверяет другому». Чампалал-джи доволен. Он написал, что товар очень понравился. Он с радостью заплатит две тысячи рупий. Да и как не радоваться! Такая красотка! А вот Суман была еще красивее. Куда она исчезла? До чего осторожна и хитра, и следов не найдешь. Недавно Нафис сказала, что учится петь у какой-то девушки, которую тоже зовут Суман. Этот Салман тогда, как нарочно, не дал ей досказать, полез в разговор со своими рассуждениями о выборах. Хотя, как она могла забраться сюда, в этот фешенебельный район?

Ах, покончить бы поскорее со всем этим, жениться на Нафис и уехать куда-нибудь далеко. А года через три-четыре можно бы и вернуться. К тому времени все затихнет. Почему она никак не может решиться, эта Нафис? Почему? Все зло — в этом Салмане, это он сбивает ее с толку. Надо выдворить его отсюда. Он больше всех настраивал Нафис против поездки с отцом в Бомбей. Она ведь чуть было не согласилась. Госпожа почти уговорила ее, это Салман все испортил.

Письмо, которое наваб-сахиб обещал прислать оттуда Шадилалу-джи о плане поставок сахара, до сих пор не пришло. Все это начинает беспокоить. Может быть, еще придет — ведь тот твердо обещал. Ничего страшного пока не произошло…

В наружную дверь постучали.

— Возьмите письмо. Принесли от Шадилала-джи.

Он вздрогнул. Ну вот, а он беспокоился. Все идет прекрасно.

Он смял сигарету в пепельнице и пошел открывать. Письмо подсунули под дверь. Он поднял конверт и вернулся в комнату. Спокойно опустился в кресло, вытянул ноги и, напевая про себя, принялся за письмо. Прочитав первую же строчку, он выпрямился.

«Я уже давно подозревал, а вчера в профилактории доктора Чадхи мне подтвердили, что Сохни заразилась дурной болезнью. Ее определили в здешнюю лечебницу и записали, что у нее нет родственников. Но она угрожает нам разоблачением. Вечером буду у тебя. Сейчас отправляюсь в Канпур, чтобы устроить ее там в какую-нибудь частную больницу. Ради бога, придумай что-нибудь».

Письмо было без подписи, но и так ясно, что оно от Шадилала. Перед глазами Джавида заплясали красные и желтые искры. Он попробовал встать — кружилась голова. Он все-таки взял себя в руки, встал, прошелся по комнате, жадно затягиваясь сигаретой. Немного успокоившись, он вышел в ванную, умылся, напудрился, смочил шею одеколоном. Потом вывел из гаража машину и помчался к Нафис.

Суман проходила мимо мастерской драпировщика, когда со стороны Хазратганджа показалась голубая машина с красными колесами. Она с воем проскочила мимо, но человек за рулем, очевидно, узнал Суман или спутал ее с кем-нибудь, потому что дважды обернулся и посмотрел на нее через заднее стекло.

Со Стейшн-роуд на улицу Пяти Особняков свернул еще один автомобиль.

У центрального почтамта шофер хотел прибавить скорость, но сидевший сзади Салман тронул его за плечо:

— Остановите. Я выйду здесь.

Он вышел и, сильно хлопнув дверцей, сказал:

— Поезжайте, машина нужна дома. Фрукты передайте госпоже. Здесь тридцать штук манго и дюжина яблок.

— А вы? Как вы будете добираться в такую жару? — спросил старик шофер.

— Аллах поможет. Помолитесь за меня.

— Если вы на несколько минут, я подожду, — предложил шофер. — Господину машина понадобится только после двух.

— Здесь у меня дела не на несколько минут. На всю жизнь! — пошутил Салман. — Да и какая жара? Для меня это все равно что лунный свет — ничуть не греет.

Шофер ничего не понял, нажал на газ и отъехал.

Салман быстро зашагал в другую сторону. Он несколько раз обернулся на ходу и, окончательно успокоенный, пошел медленнее. У кондитерского магазина Чаудури он перевел дыхание, достал из кармана брюк платок и, вытерев лоб, хотел перейти улицу, но переход закрыли, чтобы пропустить транспорт. Из-за сильного движения нельзя было рассмотреть, что происходит в переулке напротив. Нетерпеливо переступая, Салман выругался: «Damn your traffic!»[31]