Салман вернулся и сел рядом с Нафис.

Вместе с дрожащей мелодией, родившейся на струнах танпуры, послышался голос Суман. Она пела о девушке, которую стыд перед людьми удерживает от свидания с любимым, и Салман слушал как зачарованный.

Эта женщина в белоснежном сари — Суман? Или чудесное творение других миров, чистое и чарующее существование которого утверждал каждый такт мелодии; на опьяненных музыкой глазах которой поднимались и опускались густые ресницы, будто пытались высказать всю свою беспомощность и стремление, словно говорили: я стремлюсь к тебе, мой любимый, но стыд перед людьми удерживает меня… Салману захотелось крикнуть, широко раскинуть руки и крикнуть: «Суман, тебе не нужно стыдиться, смелее, Суман, входи прямо в мое сердце»…

Послышалось шарканье ног, обутых в домашние туфли, и Суман перестала играть. Салман насторожился. Нафис на диване вытянула шею и внимательно смотрела на дверь.

В комнату вошла госпожа.

Суман встала и положила танпуру. Госпожа чуть заметно кивнула ей и тут же обратилась к Салману:

— Салман, тебя не дозовешься. Я еще за завтраком велела тебе сходить в Аминабад и купить фрукты… На слуг ни в чем решительно нельзя положиться. А ты до сих пор прохлаждаешься здесь… А почему Нафис надулась?.. Держи вот десять рупий и иди побыстрее… Я спрашиваю — почему у Нафис такая кислая физиономия? Нездоровится? Не болит ли голова, дочка? Сколько я тебе дала? Десять? Держи вот еще — одиннадцать, двенадцать… Нет, это бумажка в две рупии! Значит, тринадцать, четырнадцать, держи еще — пятнадцать… Нилам! Ума не приложу, что сталось с этой Нилам после поездки в Найниталь. Эй, Нилам! Принеси-ка корзинку для фруктов! Я ведь говорила, что на слуг решительно нельзя положиться. Да смотри, Салман, выбери манго получше…

— Получше? В эту пору… — Салману совсем не хотелось идти, — где же найдешь в эту пору хорошие манго? Лучше пришлите сюда Кхуджри, я дам ему записку к Атаулле. Он пришлет самые лучшие.

— Так ты едешь или нет? Или я отошлю машину… По-моему, дочка, тебе надо лечь в постель… Вот, возьми корзину… Если увидишь яблоки, тоже прихвати. Нилам, шкаф вымыла? О чем это я говорила? Ах да. Ты приляг, дочка. Нилам, я тебя спрашиваю — вымыла шкаф? Ну что ты уставилась на меня?

— Да, госпожа, — шепотом ответила Нилам и вышла. Суман заметила, что лицо девушки совсем пожелтело, под глазами появились темные круги, а руки дрожали.

Салман взял корзинку и, укрывшись за мощной фигурой тети, с тоской посмотрел на Суман. Он поднял руку и попрощался с нею. Суман опустила глаза.

Госпожа села на диван. Она и не собиралась уходить. Не обращая внимания на Суман, будто той и не было здесь, она наклонилась над дочерью.

— Я с самого начала была против этих уроков пения, — сказала она. — У тебя и так слабое здоровье. Стоит что-нибудь сказать Юсуфу, как ты готова забыть обо всем на свете… Навязал тебе это пение…

— Оставьте, мама! — поморщилась Нафис. — Ничего он мне не навязывал. И здоровье у меня, как у всех.

Ответ Нафис несказанно обрадовал Суман.

Госпожа приподняла брови. Нафис никогда так не разговаривала с ней. Не хватало только, чтобы она открыто стала защищать Юсуфа, да еще при посторонних.

Она покосилась на Суман и пошла к двери.

— Делай что вздумается. Пой, танцуй… А сляжешь — знать ничего не захочу, пусть тебя твой Юсуф лечит. Гафур! Где этот Гафур? Принес из магазина шелковых тканей совсем не тот счет. Перестал смотреть, что ему там пишут. Гафур! И этот исчез? В этом доме каждый чувствует себя падишахом, не меньше… — И она удалилась.

Суман подсела ближе к Нафис и ласково спросила:

— Вы чем-то взволнованы?

— Все ругают меня. Все. А что я им сделала? — Она достала из сумочки надушенный платок и, закрывшись им, разрыдалась.

— Нет, не все. — Суман ответила ей серьезным тоном. — С вами ссорятся только ваши друзья. Другие будут всегда и везде поддакивать вам, льстить и говорить только приятное…

Нафис взглянула на нее мокрыми от слез глазами.

— У меня нет друзей.

— Вы сердиты, — улыбнулась Суман, — в вас говорит раздражение, а в душе вы сами знаете, что по крайней мере одного человека вы можете назвать своим другом… Господина Юсуфа, например. Разве нет?

— Да, вы знаете господина Юсуфа лучше, чем кто бы то ни было из нас, — раздраженно заметила Нафис. Она подчеркнула это слово: «господин».

Суман встала с тахты и пересела на стул. Теперь они сидели друг против друга. Суман заговорила со всей твердостью, на какую только была способна:

— Будь на моем месте любая другая женщина, намека, который скрыт в ваших словах, было бы достаточно, чтобы навсегда порвать с вами. Но я дочь таваиф, дочь «подруги богатых мужчин»… Слушать брань и намеки женщин из благородных семей, сносить пощечины их упреков было написано мне на роду. Но я пришла к вам с целью и, до тех пор, пока не достигну своего, я не оставлю вас в покое, что бы вы мне ни говорили.

Нафис молчала. Эти слова Суман только усилили ее смятение. Ей казалось, что Суман и Юсуф плетут нити какого-то заговора против нее, мать и Джавид хотят ее запутать; то вдруг она почти ощутила стену, которой Салман и Суман хотели оградить ее от окружающих. Зачем? Кто из них прав, чьи слова справедливы, кто ее доброжелатель и по какому из подсказанных путей идти? А может быть, надо выбрать совсем другую дорогу?

Она молчала. Суман набралась храбрости:

— Я хочу предупредить вас об опасности. Никто в вашем доме не представляет ее себе так хорошо, как я. Я вижу, что между вами и господином Юсуфом хочет встать лицо, для которого ваше существование, ваша личность сами по себе не представляют никакой ценности. Этот человек видит лишь ваши деньги. Он думает лишь о том, как на деньги, вырученные от продажи украденного в магазине нормированных продуктов сахара, получить лицензию на экспорт или как с помощью вашего папы нажить состояние… Но он еще хуже. Это тот, чья профессия — поставлять богачам бедных и беспризорных женщин… Я говорю так, потому что знаю его.

Она говорила совсем тихо, от злости и негодования у нее пропал голос, ей не хватало дыхания.

Нафис широко раскрытыми глазами смотрела на нее и внимательно слушала. Откуда она знает, что происходит в их доме? Ей рассказывает Юсуф?

— Это Юсуф просил вас передать мне все это? То через Салмана поучает меня, то через вас… Отчего он сам ничего не скажет? Чтобы помешать Джавиду, он рассказывает посторонним о наших семейных делах?.. Передайте ему, что это неделикатно.

Суман прикусила губу. Смолчать? Нет! Она не выдержала и невольно повысила голос:

— Помолчите-ка, госпожа Нафис. Мне вы можете говорить что угодно, но ни слова плохого о Юсуфе. Простите меня. Вы получили ученую степень, понимаете науки, а вот когда надо понять человека — вы совершенная невежда. Гордыня богатства совсем ослепила вас, вы смотрите в упор и не можете отличить человека от животного. — Она встала. — Обучение вас музыке было лишь предлогом пробраться сюда и предупредить вас. Я не считаю нужным объяснять, почему я так поступила. Это даже не милосердие. Я считала это своим долгом, и я его исполнила. А что касается господина Юсуфа… Судьба бросает к вашим ногам жемчуг, а вы топчете его. Мне жаль вас…