дни, что кажутся все акцентыСмещены для самозащиты.1956 Ян Пробштейн

Художник

Сидя между морем и зданиями,Он с наслажденьем писал портрет моря.Но так же, как дети думают, что молитва –Просто молчание, он думал, что его предметНабежит на песок и, схватив кисть,Нанесет собственный портрет на холст.Поэтому на его холсте не было никакой краски,Пока жильцы дома не заставили его работать:«Постарайся использовать кисть как средствоДостижения цели. Выбери для портретаЧто-нибудь не столь злое и большое и болееСоответствующее настроению художника или, быть может, молитве».Как мог он объяснить им свою молитву,Что природа, не искусство, может незаконно занять холст?Он выбрал свою жену как новый объект,Сделав ее на портрете огромной, как руины дома,Словно позабыв о себе, портретВыразил себя, не прибегая к кисти.Немного воодушевившись, он обмакнул кистьВ море, бормоча искреннюю молитву:«Душа моя, когда я буду писать следующий портрет,Да будешь ты его разрушительницей».Новости распространились в здании со скоростью пожара:Он вернулся к морю в поисках сюжета.Вообразите художника, распятого изображаемым!Изможден до того, что не мог даже взмахнуть кистью,Он вдохновил некоторых художников, свесившихся из своих зданий,На злобное веселье: «У нас нет молитвы пока,Как себя на холсте запечатлетьИли заставить море позировать для портрета!»Прочие заявили, что это – автопортрет.В конце концов, все намеки на предметНачали выцветать, сделав холстСовершенно белым. Он отложил кисть.Тотчас же вой, бывший также молитвой,Донесся из перенаселенных зданий.Они сбросили его, этот портрет, с крышиСамого высокого зданья; а море пожрало холст и кисть,Словно предмет сам решил стать молитвой.1956 Ян Пробштейн

Клятва в зале для игры в мяч

Что было в твоей голове, когда ты задумал этолицо налито кровьюнебо как промокашкаЯ люблю тебя, будто вода покорна, носказанное отдает гнилью, вот – преградаТы – не избранный президент, пусть ты и выиграл гонкуВсю дорогу – в тумане и морослиКогда ты читал, это было искренне: побережьяс одышкой деревушек, о них спотыкается взгляд,лошади загнаны в пену… призывы…Меня беспокоитвот, головка жука-плавунцаи в ней отражается всеа потом ты предал то, чем дышалНадо написать про клубок, и как –ты болтал без умолку тогда во дворе, будтонет проблем, ты разобрался, толькокак посмотреть – и шатер – он прекрасензагадка – ты не хочешь, окруженный реальностьюты танцуешьвесной там облакаМулатки в холле, они приближаются,в уголке «Таймс» – буквы, я могу их прочесть,тут звонит колокольчик, времявзглянуть на гвоздики, смеяться, вот пара «других»в придачу – вон в том домеДоктор и Филип перешли дорогусвернули за угол, эта шляпа на немчитая невнимательно и тем подтверждая: есть все основанья боятьсякровь все изменила, ты знаешь, эти стенысдувают землю заставляя его сжатьсянесомненно, гобой, теперь там молодежьсладости – на том столикежесткие складки на платье, надо что-то решатьКак будто кричат, чтобы не вмешиваться, подзывают собаку, «он пришел!пришел!» эмоция тонет в покое, что вокругобратно дороги нет, конец предсказуемтут он начинает выяснять про ее семью, знакомыхЭтот тип… как мольба «и чтобы не морщило,чтобы без этих полосок на тунике, а кресло…это многое скажет о людях, правда…»один на миллион, и розовая полоскаи теперь можно идти сквозь деревья, собачья будкакак риф. Мечтывашей дочери о моем сыне – им не сбытьсятьма в проемеосмотр пациента оконченМожно расходиться, тьма снаружикровь приливает к лицу, наконец-то вы взяли его1962 Антон Нестеров

Наша юность

Из кирпичей… Кто ее выстроил? Что твой чокнутый шарикКогда любовь опирает на насСвои ночи… Бархатистая мостовая липнет к ногам.Мёртвые щенки разворачивают нас на любовь.Там где мы. ИногдаКирпичные арки вели в комнату – мыльный пузырь, что лопалась, когда в неевходишьА иногда к опавшему листу.Мы сходили с ума от эмоций, выдавая сколько мы знали.Арабы взяли нас. Мы позналиМертвых коней. Мы открывали для себя кофе,Как его надо пить горячим, на босу ногуВ Канаде. И бессмертную музыку Шопена,Которую мы открывали уже не один месяцС тех пор, как нам стало четырнадцать. И кофейную гущу,И еще чудо рук, и чудо того дня,Когда ребенок открывает свою первую мёртвую руку.Ты это знаешь? Разве онаНе заметила и тебя? Разве тебя не заметили ей?Да чего там, разве не замечены и цветы? И злоНе тут ли? Какое еще окно? Что-что ты сказал?А? Чё? Наша юность мертва.С той минуты, как мы открываем, ее зажмурив глазаСтупая вперед в горный свет.Ай!.. Тебе никогда не заполучить того юношу,Тот юноша с моноклемГодится тебе в отцыОн проходит мимо нас. Да не этот, вон тот,Наверху. Это именно он хотел тебя видеть.Он мертв. Его покрывают зеленые и желтые платки.Может он и не сгниет никогда, похожеЧто моя одежда высохла. Я пойду.Обнаженная девушка переходит дорогу.Голубые корзины… Взрывы,Лед… ИдиотскиеВазы из порфира. Все в чем нашей юностиНи малейшего проку, все для чего она была создана.Отсеивая одного за другим стариковМы и правда от своей судьбы не ушли.Наши лица заполнились дымом. Мы спасаемся бегствомВниз по облачной лестнице, но проблема не разрешена.1962 Иван Соколов

Оборудование шато

Здесь всегда был ноябрь. ФермыКак полицейский участок; ощущалсяОпределенный контроль. ПташкиСобирались рядком на заборе.Все это было великим «как будто» – то, как тек день,Передвижения полиции,Я же совершал телесные отправления, не хотелНи огня, ни воды,Отзывался вибрацией на далекий щипок,И становился самим собой, становился тебя поприветствовать.1967 Лев Оборин

Уличные музыканты

Один недавно умер, и напарник – как будто заживодуши лишился: по улице идет, и «я» егоболтается на нем, словно чужой пиджак; навстречунаплывом: тупики, объемы, тенисреди деревьев – ничего не изменилось. Уходявсе дальше, дальше, в пригородный воздух, по дороге,где осень оседает на вещах и мебельв окне накрыта пыльной шторой:те, кто здесь жил, не потянули плату и съехалив небытие. Озарение в конце всегдачревато катастрофой. За годом год копиласьв них ненависть друг к другу – и забвенье.Так остается лишь, прижав, лелеять скрипку с ее мелодийкойпростецкой, позабытой, – но голос –голос, все же, неподделен: в припеве– свободы привкус; год – идет на спад, сереяк ноябрю: прозрачнее просветы между днями– как ветки в парке, так что суть – видней.Вопрос, где этому всему начало,повис, как дым. Были пикники в сосновых рощаху берега, прибой, – следы остались:объедки, сперма, мусор, срач. Мы вытопталипейзаж, чтоб стать, в конце концов, собой: тем, кем и обещали.1977 Антон Нестеров

Пейзаж

(подражание Бодлеру)Мне бы спальню под небом – пристанище астрологическое, –Где смогу создавать я эклоги свои идиллические.Я сквозь сон буду слушать, как ветер, кружа бесноватоСреди колоколен, хватает псалмы и уносит куда-то.Из мансарды своей, подперев подбородок руками,Вместе с песнями буду я пить мастерских громыханье,Озирать городские мачты – шпили, трубы фабричные –И глядеть в небосвод, наводящий на мысли о вечном величии.Я люблю смотреть, как в синей еще вышинеРождается звездочка; загорается лампа в окне;Небеса затопляет чернильное половодье;И бледный месяц вплывает в свои угодья.Я увижу весну, увижу и лето и осень;А когда зима на застывшую землю наброситСнежный саван, я ставни и шторы плотнее закроюИ ночью в своей комнатушке волшебные замки построю:Я буду мечтать о садах, о краях незнакомых,О струях, рыдающих в мраморных водоемах,О поцелуях, о птицах среди голубеющих далей –О самых ребяческих бреднях своих ночных пасторалей.[Когда буря в окно застучит мое