Я опоздала. Служанка спешит ко мне. На щеке у нее темное пятно пепла, но я сразу узнаю молодую девушку с темными вьющимися волосами и щелью между передними зубами. Ту самую, которая подавала мне завтрак целую вечность назад, в мой первый день.

– С вами все в порядке, милорд? – спрашивает она, протягивая мне руку, чтобы помочь подняться. Я неохотно позволяю ей поднять меня на ноги. Несмотря на хрупкое телосложение, она гораздо сильнее, чем кажется.

– Я в порядке, – ворчу я, – не хуже, чем всю эту проклятую неделю…

– О, миледи! Я вас не узнала! – ее глаза расширяются от шока, брови хмурятся. – Вы не должны быть здесь! Это не…

– Это не совсем правильно, я знаю.

– Мне здесь разрешено только подметать камины, – говорит она, – у меня могут быть большие неприятности, если мы не уйдем до того, как вернутся лорды-барды.

– Мне нужно найти комнату Найла, – говорю я, надеясь, что она окажется достойной доверия, – я зайду и выйду, обещаю.

Девушка неуверенно хмурится.

– Найл? Это тот, что постарше, рыжеволосый? – Я киваю. – О, вы совершенно не в том месте! Но… – она замолкает, приподняв одну бровь, – зачем вы ищете его комнату?

Я молчу, покусывая губу. Сердце начинает колотиться, когда я думаю о проходящих секундах.

– Это действительно важно, – настойчиво говорю я, – мне нужно, чтобы ты мне доверяла, хорошо?

Девушка задумывается. Ее глаза сужаются, и она почесывает затылок. Секунды, кажется, превращаются в часы, пока она смотрит на меня сверху вниз, оценивая.

– Только один раз, я полагаю, – говорит она наконец. Не дожидаясь моего ответа, она направляется к передней части комнаты, жестом приглашая следовать за ней.

– Подожди, – говорю я, – спасибо. Мне нужно знать – как тебя зовут?

Девушка краснеет.

– Я… – она колеблется, и я задаюсь вопросом, не сделала ли я что-то неподобающее, спросив имя служанки. – Имоджен, – тихо говорит она.

– Меня зовут Шай, – я неуверенно улыбаюсь, идя за ней. – Спасибо, что доверяешь мне, Имоджен.

– Мы женщины – мы должны доверять друг другу, верно? – она улыбается через плечо, и я чувствую, что мне тепло с ней. Именно такая мысль и пришла мне в голову. – Я не часто нарушаю правила. Это немного волнующе, не так ли?

– Думаю, что да, – признаюсь я.

Мы проходим кровать за кроватью, и я понимаю, что есть одна вещь, в которой я никогда не признаюсь, – мысль, что я так близко от того места, где спит Равод, заставляет меня нервничать. В некоторых комнатах есть небольшие личные штрихи, украшения, цветы в вазах или картины на стенах. Интересно, что покажет комната Равода? Может, он любит искусство или коллекционирует что-то странное и непонятное. Под его правильной, достойной внешностью скрывается нечто большее, и мне не терпится узнать, что же.

Я заставляю себя смотреть вперед. Я здесь не ради Равода, даже если ему каким-то образом удается проникнуть в мои мысли в самый неподходящий момент.

У Имоджен слегка пружинистая походка, и когда мы подходим к передней части комнаты, ее кудрявые волосы радостно подпрыгивают и она поворачивает направо, ведя меня к комнатам бардов.

– Только младшие барды спят на койках. У старших здесь свои комнаты, – объясняет она, останавливаясь и указывая на задернутый бархатный занавес, – это комната Найла.

– Еще раз спасибо, – говорю я, слегка касаясь ее тонкого плеча в надежде, что смогу как-то передать свою искренность через руку, – тебе лучше убраться отсюда, вдруг возникнут какие-то проблемы.

Имоджен наклоняет голову.

– А как насчет тебя?

– Я справлюсь. Я не хочу, чтобы тебя наказали из-за меня, если что-то пойдет не так, – я не могу не чувствовать, что защищаю ее.

– Знаешь, мне уже почти тринадцать. Я сама могу о себе позаботиться, – говорит Имоджен, выпрямляясь во весь рост, почти такой же, как у меня.

Я вздыхаю, но понимаю, что у меня нет времени спорить. Я быстро киваю и прячусь за занавеской.

В комнате темно, и мои глаза медленно привыкают. В конце концов я вижу лампу на столе и умудряюсь зажечь ее, посылая повсюду тени, мерцающие в темноте.

Комната Найла гораздо меньше моей, в ней едва хватает места для односпальной кровати и комода, оба безукоризненно чистые и аскетичные. Они резко контрастируют со столом, втиснутым в заднюю часть, загроможденным до такой степени, что почти невозможно понять, что это письменный стол.

Я останавливаюсь как вкопанная, когда узнаю разбросанные по поверхности предметы. У меня перехватывает дыхание, кровь стынет в жилах.

Документы… птичье перо… книги… чернила.

Я стискиваю зубы, делая неуверенный шаг вперед и вспоминая, что Равод сказал мне, когда я только прибыла.

В этом нет ничего необычного. Некоторые барды учатся читать и писать.

Сделав еще один маленький шажок, я стою перед столом. На столе разложено все, чего меня когда-либо учили бояться. Внезапно я радуюсь, что пропустила завтрак. Я не уверена, что мой желудок смог бы справиться с этим зрелищем.

Моя рука дрожит, когда я тянусь к стопке бумаг. Я не узнаю ни одного символа на них, но есть несколько диаграмм, которые я, возможно, смогу понять.

Рисунки в первой стопке дают мало информации. Многие из них выглядят как поперечные срезы различных органов и частей тела, что мало помогает успокоить мой желудок. Многие слова на этих страницах зачеркнуты и исправлены, но я больше ничего не могу понять.

Вторая стопка, более аккуратно сложенная и рассортированная, спрятана в обложке одной из книг. Я хватаю разбросанные бумаги, боясь прикоснуться к самой книге. И вздыхаю с облегчением, когда страницы высвобождаются и ничего не происходит.

Я так дрожу, что мне приходится сесть на кровать, чтобы успокоиться, пока я просматриваю бумаги.

Они очень разные, но я сразу узнаю, что это такое – карты. Тонкие символы покрывают каждую страницу, детализация кропотливая, и каждый ориентир тщательно помечен. У Найла был вид путешественника, но, очевидно, он также страстный картограф. Это наброски мест, по которым он путешествовал: скальные образования, лесистые рощи, горные хребты – все они прорисованы с безупречной точностью, почти с любовью.

Я ловлю себя на том, что смотрю на картину долины, окруженной горами, по которой бежит грунтовая дорога. Это так напоминает мне о доме. Если бы только на тропинке был маленький домик…

Мои руки резко сжимают бумагу.

Там есть дом. Мой дом. Пространство, которое он занимает в остальной части рисунка, невелико, но детали безошибочны. Там есть круг и несколько слов со стрелкой, указывающей прямо на мой дом.

Следующий лист бумаги – еще одна карта, на этот раз Астры. Я бы узнала ее где угодно. Я могу пройти по дороге через ворота мимо башни констебля, через центр мимо лавки Фионы и вверх по холму к мельнице семьи Мадса. На севере – перевал, ведущий к моему дому, отмеченный красным крестом, похожим на брызги крови.