– Чернышевский так говорил: «При всей врождённой доброте сердца, русские были в старину народ безжалостный. Помочь ближнему и заставить его страдать было для них одинаково легко».

Пряхин слушает, свесив голову. Но в том, что он действительно пьян, я не уверен.

Спрашивает с подковыркой:

– А своими словами можешь?

– Могу, но скажи мне, почему это тебя волнует?

– Почему? – Пряхин делает пьяный жест. – Потому что хочу понять… когда это всё кончится, и чем это кончится. Вот я сейчас живу, я – как бы не я. Во мне два человека. Один смотрит на другого и говорит: ну и сука же ты! А другой отвечает: ну, сука, а что делать, если сейчас все суки? Вот я тебя и спрашиваю, все сейчас суки или не все? Вот ты кто?

– Майор, давай не будем переходить на личности, – вступился за меня Галахов.

Пряхин тяжело ворочает языком:

– Понятно, вы – хорошие ребята, а мент – тварь. Но я повторяю: я хочу понять, сколько сейчас таких, как я. Вдруг мне только что-то кажется, а на самом деле это не так. – Майор обратился ко мне. – Я согласен с твоим Чернышевским или как его там, мы, русские, странные люди. Закон не уважаем. Тех, кто служит закону, не уважаем, а любим справедливость. А что такое справедливость? Это когда все живут по закону. Или что-то другое?

Мы с Галаховым не спешим соглашаться.

– Вы не смотрите на меня так, – продолжал Пряхин. – Я мыслю в правильном направлении. Справедливость для всех – это когда все живут по закону. Но не только. Это я и сам понимаю. Потому что я каждый день вижу, почему люди идут против закона. Чистых людей, без червоточины, больше нет. Или их так мало осталось, что они уже не делают никакой погоды. Поэтому нечистые и подняли головы. Кто им скажет стоп? Некому. Зло побеждает добро, потому что добро с этим злом сотрудничает. Но при этом продолжает считать себя добром!

Пряхин тычет указательным пальцем в Галахова:

– Андрей, давай тебя возьмём. Только не обижайся. Ты хороший человек? Конечно, хороший. Сейчас немодно думать о себе плохо, это создаёт дискомфорт. Но скажи мне, Андрей, что ты чувствуешь, когда получаешь свои бешеные гонорары? Нет, это, конечно, твоё право – получать за рекламу столько, сколько платят. Но по закону ты должен делиться со своими согражданами. А если ты не делишься, ты – преступник. На Западе неуплата налогов считается одним из самых злостных преступлений. А у нас – как бы так и надо. Ты и твоё телевидение – это зло нашей жизни. А профессор Волнухин с этим злом сотрудничает.

Галахов наливает себе коньяку, выпивает и подбадривает Пряхина:

– Продолжай, интересно говоришь.

Пряхин проделывает то же, что и Галахов: наливает, выпивает. И говорит, обращаясь ко мне:

– Что сегодня плодит преступность, профессор? Нехватка денег и взаимное заражение корыстью. Думаете, мне доставляет удовольствие искать сейчас Ваню с Клавой? Я их понимаю. Ребята всю свою молодую жизнь считали копейки. И вдруг – такой фарт! У них просто поехала крыша. А почему они считали копейки? Кто в этом виноват? Будем указывать пальцем? Поэтому не смотри на меня, как на ищейку.

Пряхин сделал паузу и объявил:

– Короче, я прекращаю поиск ребят. И сделаю всё, чтобы дело против них было прекращено. Бывайте здоровы.

Пряхин поднялся из кресла и, покачиваясь, вышел из студии.

Галахов встал, пошёл следом, но остановился в дверях и с недоумением спросил:

– Что это было? Откуда он знал, что ты здесь?

Я пожал плечами: ну, почему же не знал? Вполне мог знать.

Утром я позвонил Ване и сообщил ему о том, что Пряхин якобы прекращает розыск. Что это? Финт? Или одумался?

Ваня

Пряхин одумался? Нет, отец, Пряхин что-то задумал. Но раздумывать не было времени. Меня насторожило сообщение Эли насчет света.

Утром я поинтересовался у проживающего в соседнем номере мужика, как у него вчера вечером работал телевизор.

– Без проблем.

– Свет не гас, – прямиком спросил я.

– Нет.

Я спросил у других проживающих. Ответы были те же. Я не знал, что думать. Всё это было очень странно. Свет не мог вырубиться просто так в одном номере. Значит…

Надо было сматываться из Севска. Клава предложила разделить деньги. Она не хотела держать при себе всю сумму. Я не чистоплюй, но почему-то не могу касаться этих денег. Короче, я отказался. Как же Клава обозлилась! Я её такой ещё не видел.

– Хочешь, я выброшу эти вонючие бабки? – закричала она.

Я пытался её успокоить:

– Клава, но это же твои деньги.

– Значит, ты не хочешь иметь к ним никакого отношения? Готовишь будущие показания?

– По-моему, ты меня оскорбляешь, – сказал я.

– Я всего лишь отвечаю на оскорбление, – отрезала Клава.

Эля вышла на балкон. Она вернулась, когда мы ещё не закончили перепалку.

– Там какие-то кавказцы.

Я осторожно отодвинул штору. Внизу сидели на корточках двое чернявых ребят в темных очках. Лицо одного из них показалось мне знакомым. У меня даже сердце сжалось: неужели? Я всмотрелся. Нет, я не мог обознаться. Я слишком часто видел это лицо. Только сейчас оно было без бороды и без усов.

Ваха.

Александр Сергеевич Волнухин

Супруга президента хочет казаться простой и скромной. Это мешает ей быть естественной. А её неестественность в свою очередь мешает мне.

Я боюсь, что она относится к предстоящему мероприятию всего лишь, как к обязанности, положенной ей по статусу, и не придаёт должного значения важности темы. Нет, она считает её важной, но не настолько, насколько считаю важной я.

Когда говорят, что родина для ребенка начинается с семьи, это не звонкие слова. А неполные семьи – это, можно сказать, угроза государству. Если ячейки не целостные, государство – не крепость.

Мы составляем текст речи для того, чтобы выглядеть не хуже других. Ну, будем выглядеть. На трибуне. А по жизни? По жизни государство не работает на крепость семьи. Абсолютно. Совершенно. Фатально

Ваня

Ваха царапает ножом по капоту нашей машины. Клава бросается на балкон. Я едва успеваю перехватить её.

– Какого черта? – возмущается она.

Она не может понять, почему я терплю.

Говорю, кто такой этот кавказец.

– Как он узнал, что ты здесь? – удивляется Клава.

Хороший вопрос. Объяснение может быть только одно: Пряхин до сих пор связан с Султаном и Вахой.

Достаю пистолет с глушителем. Снимаю с предохранителя. Едва ли «духи» будут брать номер штурмом, но всё равно надо быть наготове. Это не просто бандиты. Это боевики.