Ты: Что? Смерть? Ни на что.

Я: У вас есть тела? Или только голоса?

Ты: У нас есть тела. Мы не можем дотронуться до живых, но трогаем друг друга.

Я: Ты там не один?

Ты: Нет, не один. Здесь и другие покойники. Много мертвецов, очень много. Это хорошо. Только глупец мог сказать: «Ад – это другие люди».[60]Представь себе одиночество. Целая вечность – без людей, без разговоров. Слов нет – кроме своих собственных. Некого выслушать. И так – вечность.

Я: Мертвые любят поговорить?

Ты: Ну да. Мы все друг другу рассказываем о себе.

Я: А мы вас интересуем?

Ты: В смысле, живые? Ты думаешь, мы наблюдаем за вами? Смотрим мыльную оперу?

Я: Мертвым есть дело до живых?

Ты: Хватит-говорить-обо-мне-скажи-как-ты-относишься-ко-мне?

Я: Нет, что ты! Я… я все время вспоминаю тебя. Пусть эгоистично, признаю. Но я думаю о тебе. А ты обо мне?

Ты: Я же пришел.

Я:…

Ты: Что ты делаешь, Кэл? Какие-то странные звуки…

Я: Плачу. Ты забыл, как плачут?

Ты: А, да. Живые вечно плачут.

Я: Я так рад, что ты пришел, что мы можем еще раз поговорить. По-настоящему. Ведь я не выдумал тебя, нет?

Ты: Выдумал, конечно. Но это и есть – настоящее.

Отложив в сторону карандаш, Кэл сморгнул колющие глаза слезы и перечитал написанное. Ну ты и дурак, сказал он себе. Странный ты малый, чудной!

Громкий звонок в дверь.

– Это я, котик! – пропела в домофон Айрин. Калеб нажал кнопку, открывая дверь, и поспешил в кухню. Загудел, поднимаясь, лифт. Он как раз успел приготовить кофе.

– Тук-тук! – окликнула Айрин из коридора.

– Входи.

Айрин Джекобс, высокая, атлетически сложенная, ухмыляющаяся, вынырнула из-за угла. С плеча свисала большая сумка-макраме.

– Доброе утро, котик! – Чмокнув Калеба, она помахала у него перед носом белым пакетом. – Твой агент навещает тебя на дому и приносит тебе миндальные круассаны!

– Отлично! Выйдем на террасу? Славное утро, чего сидеть взаперти?

– Я не против. Обожаю твою террасу.

Калеб составил все на поднос – тарелки, чашки, кофейник в форме песочных часов – и понес на террасу. Айрин шла впереди, заглядывая в открытые двери. Прикидывает стоимость содержания квартиры и сколько он еще здесь продержится?

Он выставил угощение на стол в передней части террасы. Построенная из дикого камня высотка напротив нависала над ними, похожая на освещенную солнцем скалу. Стайка голубей вспорхнула с крыши, спикировала вниз и вновь поднялась в воздух, громко хлопая крыльями. В парке за углом раскаркалась ворона – последнее время в городе все больше становится хриплоголосых черных вещуний. На той стороне улицы по-прежнему висит афиша «Тома и Джерри», но хоть не так бросается в глаза при дневном свете, сливается со стенами и крышами.

– Симпатично, – заметила Айрин. – Просто и со вкусом.

Она была юристом в области шоу бизнеса, но взяла на себя обязанности театрального агента. Бывшая девчонка-хиппи, теперь она стригла курчавые волосы на Пятьдесят Седьмой и носила пиджак от Армани с джинсами и «крестьянской» блузкой, приобретенной в «секонд-хэнде». Лицо Айрин усеивали медные веснушки. Неистовый борец за гражданские права и кремень в бизнесе, к политике и работе она подходила с одинаковой – вот-я-вас! – усмешкой.

– Похоже, не высыпаешься, – она провела пальцем по векам. – Новая идея будоражит?

– Нет.

– В самом деле? А мне показалось, у тебя в кабинете возле компьютера записная книжка лежит – раскрытая.

– Телефонная. Я уже много месяцев ничего не пишу.

– В таком случае, – заговорила она, придвигаясь к столу, – мое предложение может тебя заинтересовать. Мне звонил Андраш Конрад, продюсер из Венгрии. Он только что приобрел опцион на «Страх полетов».[61]Ищет сценариста. Ему порекомендовали тебя.

– «Страх полетов»? – переспросил Калеб. – Да ему, по меньшей мере, лет двадцать.

– А то и тридцать. Из тех вечных проектов, что никак не удается осуществить. С годами интерес к нему поостыл. Но венгры думают, им досталось что-то новенькое, с пылу, с жару.

– Нет, Айрин. Прости, не могу.

– Почему? Ты же ничем не занят. А это халтура, спустя рукава.

– Не в проекте дело. Все равно, о чем бы ни шла речь. – Он глубоко вздохнул. – Я подумываю вовсе оставить свое ремесло.

Айрин даже глазом не моргнула.

– Тем более. Аванс – восемьдесят тысяч. Снять все равно не снимут. Это почти все равно, что не писать, только еще и денежки заплатят.

– Ты не слушаешь. Я хочу положить этому конец. Перестать писать.

– Надолго? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.

– Навсегда.

Айрин улыбнулась сладчайшей своей улыбкой – мол, ну и дурак же ты!

– У меня есть идея получше. Зарекись писать на год – если выдержишь. А там посмотрим.

– Почему никто не принимает меня всерьез? Ни моя сестра, ни психотерапевт!

– Ты все еще ходишь к Чин?

– Да.

– Потрясающая, верно?

– Вам все шуточки, – поморщился Калеб. – Творческий человек, нервы, да?

– Извини, – кивнула Айрин, – но от своих клиентов я только это и слышу. Да и сама: «Все, больше я этим не занимаюсь. Нужно что-то делать со своей жизнью. Китов истребляют. Или дельфинов. Или арктических сов. Бороться за мир во всем мире». Бла-бла-бла. Мы все только и делаем, что болтаем. Слова ничего не стоят. Если человек бросает писать, он просто бросает, и все. Никаких заявлений на публику. Кончено. Финита.

– Я и не пишу. Все кончено.

– Калеб, дорогуша! Я бы поверила тебе, если б прошло уже два года после «Хаоса». Но два месяца! Передохни, ты вполне заслужил отпуск. Ты попал под раздачу – с кем не бывает. Лично я полагаю, не стоило оставлять пьесу без хэппи-энда – и не только по коммерческим соображениям.

– Хэппи-энд был бы подделкой.

Айрин не слушала – все уже говорено-переговорено. Положила сумку на колени, переходя к очередному вопросу.

– Следующий пункт повестки дня: вечеринка в пятницу. – Она достала из сумки толстый конверт. – Распорядители прислали – приглашения с RSVP.[62]