Шрифт:
Интервал:
Закладка:
проблему древности холста, на чем чаще всего спотыкаются имитаторы. Значит, все эти
навороты — тра-ля-ля… Так себе, красивые слова. За которыми ровным счетом ничего не
73
стоит. Просто люди сговорились считать кого-то классиком, его творчество — бесценным, и пошло — поехало. Концов уже не найти. А если хотите, можно объяснить по-другому.
Разница между двумя работами, настоящей и поддельной, заключается в том, что в
первом случае — картина выполнена согласно творческому замыслу маэстро, во втором –
всего лишь копия. Пусть и совершенная. И вывод: разница в стоимости — это плата за
идею! Другими словами, цена произведения искусства — это условность, условность и еще
раз условность. Вот почему мне неинтересны эти игры, пусть простят хозяева мою
бестолковость. Эта голова мне говорит лишь о том, что на деньги, вырученные от ее
продажи, можно прожить несколько лет. Простите…
Боже мой, что тут началось! Сережин отец пришел в необычайное волнение. Он, аки лев, защищал высокое искусство, но я стоял на своем. Тогда он принес еще пару работ. Как
сейчас помню: маленькая картинка, чуть больше ладони, на ней зеленый лужок, на
котором пасутся небольшие коровки, да на заднем плане крестьянское строение, мыза, что
ли. Голландская живопись, 16 век, стиль точечного рисунка маслом. Назвал и художника, но имя опять мне ничего не сказало. А еще через час в ход пошла тяжелая артиллерия: отец велел Сереже принести какие-то «инкабулы».
Таких книг, которые принес мой товарищ, я никогда не видел. Две или три из них были в
старинных кожаных переплетах, громоздкие тяжелые фолианты. Он открыл застежку, и я
увидел пергаментные желтые листы, исписанные ломким готическим почерком вручную.
Я подумал, откуда у них такое богатство, но промолчал. Сейчас, когда я пишу эти строки, снова спрашиваю себя: зачем мне все это показали? Какой смысл был открывать
семейные сокровища постороннему человеку? Впрочем, сегодня, когда я лет на 15 — 20
старше Сережиного отца в 1972 году, и вспоминаю себя пятидесятилетнего — пацана
молодого (!), начинаю понимать, что у меня тоже бы вызвал возмущение гонористый
наглец, который, походя, развенчал всю систему ценностей, выработанную художником
за десятки лет соприкосновения с миром прекрасного.
Слушая наш спор, Сережа был счастлив. Его глаза горели. Гость оказался на уровне: сумел «завести» отца. Вот какие нынче у него друзья…
На шум разговора несколько раз выходила из спальни, кутаясь в халат, сонная Наталья
Федоровна. Она щурила глаза на яркий свет, приносила нам кофе. В комнате стоял
страшный дым, все курили. В общем, та еще ночь.
***
Между тем, семейные ценности Сереже в жизни не помогли. После института он много
лет перебивался с хлеба на квас. Занимался литературной поденщиной. Работал в
областном Доме народного творчества. Писал сценарии для сельских праздников. Он
блестяще рифмовал и делал это играючи. И пил, пил, пил…
С женой ему повезло. Ей с ним — меньше. Наталья, тезка его мамы, имела высшее
техническое образование, работала инженером в быткомбинате. Стройная, умная, красивая. Чуть склонная к полноте, по своей природе — добрячка. Прекрасно пела и
аккомпанировала себе на гитаре. Влюбилась в Сережку «на слух, головой». До поры до
времени прощала ему загулы. У них родился сын. Читатель легко догадается, как они его
назвали — Борисом. Смышленый, красивый мальчик. Голубые глаза, роскошные вьющиеся
волосы. Но над Пасечными продолжал витать рок. Во втором или третьем классе в
течение, буквально, трех дней Боря совершенно облысел. Так и вырос — абсолютно
лысым. В чем там было дело, узнать не удалось. Медицина оказалась бессильной.
В годы перестройки Наташа Пасечная закрутила пыль столбом: с двумя подругами
основала фирму по реализации горюче-смазочных материалов. Гоняли эшелоны с нефтью
из России. Долго просуществовать на этом рынке им не удалось, через несколько лет их
вытеснили. Но за это время дамы успели встать на ноги: Наталья приобрела квартиру и
автомобиль. Единственные годы в жизни Сергея, когда он ни в чем не нуждался. Наташа
даже «командировала» его на пару недель отдохнуть заграницей.
***
74
Его сорокалетие Наталья отметила широко: сняла кафе «Аскания-Нова» на проспекте
Ушакова, пригласила новых приятелей. Моих знакомых среди них почти не было, в
основном, «новые русские». Какие-то потертые дамы в роскошных платьях с перьями, холеные господа с тусклыми улыбками. Гостей встречала хозяйка, ей же вручали подарки.
Я обратил внимание, какие имениннику дарят прекрасные альбомы живописи, кожаные
портфели, дорогие авторучки в эбонитовых футлярах. С деньгами у меня, на тот момент, завуча городской средней школы, было туго, и я робко передал ей конверт с тысячной
купонной купюрой (я получал тогда где-то 5 тысяч в месяц). При этом что-то промямлил: мол, зарплату дают не вовремя… Наташа, умница, крепко взяла меня за руку и душевно
сказала:
— От тебя, Виталик, нам дорогих подарков не надо. Я никогда не забуду, как ты подарил
Сереже печатную машинку, когда у тебя была такая возможность. Он до сих пор печатает
на ней свои стихи. Спасибо тебе, проходи в зал, ты настоящий друг!
Это был чудесный день рождения, кажется, первый и последний, который отмечался
Пасечными с такой помпой.
***
Потом Наталья застала мужа в пикантной ситуации, и они расстались. Не захотела
прощать его. Мне рассказала, как тяжко даются ей деньги, как жмут со всех сторон ее
фирму, и что от нервных срывов у нее постоянно наливаются водой ноги.
— И если к тому же меня предают дома, мой тыл не благодарен и не надежен -
резюмировала она, — зачем мне такая семья?!
При разводе Наташа повела себя благородно: не мстила мужу и сделала ему
однокомнатную квартиру. Дальше он жил уже один. С 1995 года, после кратковременной
работы в пресс-центре горсовета, куда я его устроил, пользуясь тем, что какое-то время
был на полставки советником председателя, он уже официально нигде не трудился. При
встречах говорил, что увлекся японской поэзией, продолжает писать стихи. Заканчивал
неизменной фразой: — Дай трояк на бутылку пива… Если занимал деньги в долг, потом
обязательно возвращал.
***
Татьяна Кузьмич, согревшая его последние годы, говорила, что он серьезно повлиял на
формирование ее взглядов и отношение к жизни.
— Сергей открыл мне новый мир, перевернул взгляды на все, до него я как будто ходила в
темных очках… — рассказывала она. Особо запомнилась ей такая деталь. Оказывается, Сергей часто говорил, что его мозг — это клубок копошащихся змей,
