Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот Феликс — радостно хрустит чем-то вкусным, зажав лакомство в передних лапках.
Вот грузная бесформенная фигура сиделки — без чепца, с неопрятно заколотыми седоватыми волосами. Она окаменела от изумления, вскинув правую руку к пышной груди под складками форменного платья.
Вот иссохший, как мумия, старик на кровати: он не лежит, а полусидит во взбитых подушках, его измождённое тело обтянуто ночной сорочкой, большой крючковатый нос напоминает клюв хищной птицы, рот провалился. Но глаза — светлые глаза Монтгомери блестят ярко и лихорадочно, когда он произносит:
— Ты пришла! Сара Мэй!
Он протягивает к застывшей у потайного хода Лу свою костистую руку и повторяет, твердит как заведённый:
— Наконец-то! Ты пришла. Ты пришла! О, я знал! Знал, что ты придёшь перед тем, как я умру, чтобы я мог в последний раз взглянуть на тебя! Моя Сара Мэй!
С его сухих губ срываются странные хриплые звуки, и Лу в ужасе понимает, что это рыдания, бесслёзные и горькие.
— Знаешь, я сделал всё это ради тебя… уничтожил тех, кто нас разлучил, — бормочет Роджер, задыхаясь, и ворочается на постели, пытаясь, кажется, спустить босые ноги на пол. — Чтобы ты была довольна. Подойди же ко мне!
Силы покидают его, и он снова обмякает в рыхлых подушках.
— Я даже принёс жертву… чтобы всё удалось… эту дурочку… — в уголках его губ проступает слюна, — велел Софи… велел…
Его рука, похожая на птичью лапу со скрюченными пальцами-когтями, бессильно падает на постель.
— Скажи мне, — умоляет он, и Лу не может оторвать взгляда от его глубоко запавших, тускнеющих глаз, — скажи же мне, что ты простила меня… Сара Мэй!
Лу и сама едва дышит. Она чувствует такую острую боль в сердце, словно лопнул, прорвался огромный нарыв, и слова правды вылились наружу, подобно гною.
— Я… тебя… любил… всегда, — из последних сил шепчет Роджер Монтгомери. — Я отомстил за тебя… за нас. Ты простишь меня?
— Да, — судорожно сглотнув, медленно произносит Лу и делает шаг вперёд. — Я тебя прощаю.
С запёкшихся губ старика срывается тихий торжествующий вскрик, глаза наконец закрываются, а потом слышатся всё затухающие вздохи и бульканье.
Лу рывком оборачивается к двери потайного хода, откуда, не выдержав, вываливаются Зак и Стив, и резко бросает:
— Срочно звоните в больницу! Пусть сюда доставят Виктора и Шерри. На "скорой". Роджер Монтгомери умирает.
И тут сиделка, на которую никто не обращает внимания, будто её и нет в комнате, начинает отчаянно рыдать.
* * *
Смерть всегда хохочет, блестя оскалом черепа.
Смерть знает, как коротка жизнь. Как она быстротечна. Проживите её, смеясь и пируя, в любовных утехах, не отказывайте себе ни в чём, ведь каждый миг жизни лишь приближает вас к могиле.
К трупным червям, к миру мёртвых.
Кто же встретит вас там, на пороге? Тот, кто ждал вас — высокий, красивый, он протянет вам руку с улыбкой. Его улыбка — вечный оскал черепа.
Это Барон Самеди, Барон Суббота, могущественнейший Лоа. Не бойтесь его, он всегда рядом с вами, как и сама смерть. Он придёт к ребёнку, к старику, к солдату, к блуднице и монахине, к императору и нищему. Его поступь легка, но неотвратима.
Слышите? Он идёт. Он здесь. Если сегодня он прошёл мимо, то завтра непременно постучится в вашу дверь.
Ждите его. И не бойтесь.
* * *
Проходит чуть больше суток с того момента, как полиция округа в очередной раз явилась в Мэнгроув Плейс. На сей раз — чтобы забрать в морг труп старого хозяина усадьбы Роджера Монтгомери, а в тюрьму — его сиделку Софи Кинселлу. Детективы отбывают вместе с полицейскими, вернувшись поздней ночью с копиями бумаг и диктофонных записей. Стив ждёт их в кабинете деда. Но в доме вообще мало кто спит, разве что дети.
И вот наутро почти все члены семьи Монтгомери, подавленные и растерянные, собираются в парадной гостиной, чтобы выслушать отчёт новоорлеанских детективов.
Незадолго до этого Лу, присев на корточки перед Самантой и Джеральдом, уставившимися на неё исподлобья, решительно им объявляет:
— Сейчас в гостиной будет взрослый разговор, и я не хочу, чтобы вы его слышали.
"Хочу, чтобы вы сохранили хоть какие-то иллюзии о мире взрослых, — мысленно добавляет она. — И о своей матери".
— Вы вместе с Майклом и Феликсом пойдёте на чердак, — она переводит взгляд на Майка, который стоит тут же, небрежно привалившись плечом к стене, с ним она обо всём заранее договорилась. — Вот ключи от чердака. Вы можете лазить повсюду, где захотите, трогать что угодно… только постарайтесь ничего не сломать. Это настоящие музейные ценности… и ваше наследство. Договорились?
Вопреки его ожиданиям, близнецы вовсе не вопят от восторга, но, переглянувшись друг с другом и с Майком, неохотно кивают.
— Ладно, так уж и быть, — солидно заявляет Джерри, пожимая протянутую руку Лу, а потом забирает ключи.
— Всё равно мама заставит нас идти в свою комнату и, может быть, даже запрёт там, — вставляет Сэмми, — а на чердаке хотя бы интересно! А на подземные ходы в стене нам можно будет посмотреть?
— Подземные ходы в стене! — Джерри привычно закатывает глаза. — Подземные ходы под землёй, Сэм! А правда, можно?
Его взгляд вспыхивает азартом. Кто-то уже проболтался детям о случившемся прошлой ночью — и Лу слабо надеется, что не обо всём.
— Если ваша мама разрешит, — дипломатично отвечает она.
— Ну коне-ечно… — разочарованно тянет Саманта. — Разрешит она, как же!
Майк снисходительно и устало усмехается, слушая болтовню своих новоприобретённых маленьких родственников. Он явно расстроен, и Лу знает, чем именно. На рассвете мальчишке пришлось вместе со Стивом закапывать тушу аллигатора, Старины Монти, обнаруженного им в болоте за домом. Старик всплыл кверху раздувшимся буровато-жёлтым брюхом, тихонько покачиваясь в тине, а мелкие птицы и насекомые уже затеяли пиршество, добираясь до его дряхлой плоти.
Душа этих мест, бессмертный великан наконец умер, и Лу готова поклясться, что знает, когда именно это произошло.
Когда умер Роджер Монтгомери. Необъяснимо, конечно, но это было именно так. Ещё накануне, пока Майк и близнецы ставили у берега садок для крабов, никаких дохлых аллигаторов в болоте не обнаруживалось.
