Судья объяснил свои проблемы. С капитаном, которого ему рекомендовали могущественные друзья, он может быть откровенным. Дети учатся в Баии, и супруга больше с ними, чем с ним. Она приезжает и уезжает, он тоже, когда это возможно…

— Ну и траты! — сказал капитан и свистнул.

Если бы было… Лучше не говорить, но что остаётся делать? Воспитание детей требует жертв, капитан. Теперь ещё один вопрос: положение судьи не позволяет посещать, скажем, часто дома терпимости, вызывать подозрение кумушек… Капитан понимает деликатность положения. Хотелось бы иметь постоянную женщину, не без симпатии, конечно. Узнав, что Мария Ромао свободна и капитан в ней не заинтересован…

— Вам я её не посоветую, доктор. Женщина видная и фигуристая, но гнилая внутри.

— Гнилая внутри?

— Проказа, доктор.

— Проказа? Бог мой! Вы уверены?

— Я распознаю это сразу, но у неё этого уже не скроешь.

Да, за последние дни почтеннейший судья много узнал от капитана о местных обычаях и его личных. Они подружились, обменялись любезностями, объединённые многими общими интересами, как говорится в народе, компаньоны в мерзостях, шайка капитана: судья, комиссар и префект. Судья, как никто, кичился своим знанием чувств Жустиниано Дуарте да Роза. В кругу интеллектуалов, в споре эрудитов и людей безнравственных, а также мягкими вечерами на груди у Белиньи доктор Эустакио обсуждает со знанием дела жизнь уважаемого просера. Любовь, достойная этого высокого понятия, способная захватить взрослого мужчину и вынудить его совершать безрассудства, — это настоящая любовь, и такая любовь посетила Жустиниано Дуарте да Роза один раз в жизни, заставив его страдать; предметом этой чистой любви была Дорис. Сколько безумств было совершено капитаном, как он был ослеплён, безрассуден! И всё из-за высокой любви! Вот именно, мои дорогие друзья, моя нежная подруга, жениться на таком жалком создании, бедной, больной туберкулёзной, — это же безумие из безумств. Ведь до Дорис капитан любви не испытывал, как и после Дорис. Всё, что было после, — это ухаживания, страсть, просто постель, которые длились очень, очень недолго.

Тереза не имела открытого счёта в магазине Эпок, её не видели и выходящей из кино под руку с капитаном, вместо того и другого она, единственная, более двух лет пользовалась расположением Жустиниано Дуарте да Роза и спала на супружеской постели. Два года и три месяца, и сколько бы это ещё длилось — неизвестно, если бы не случилось того, что случилось.

Сеньор судья, глубокий психолог и упрямый стихоплёт (Белинье он посвятил целый цикл похотливых сонетов), отказался не только поставить Терезу рядом с Дорис на лестнице чувств Жустиниано Дуарте да Роза, но и считать её, как это делал простой люд, любовницей или подругой капитана. Подруга? Кто? Тереза Батиста? Естественно, почтеннейший судья, учитывая случившееся, не мог быть беспристрастным, ведь последние события даже его музу заставили умолкнуть, не дали возможности разобраться в любви и ненависти, страхе и бесстрашии. Он видел только жертв и преступника. Жертвы — все персонажи истории, начиная с капитана, преступник — один, Тереза Батиста, такая юная и такая жестокая, с порочным и каменным сердцем.

Были, конечно, и те, чьё мнение на этот счёт совсем иное, попросту сказать, противоположное, но это не были ни юристы, ни литераторы, как доктор Эустакио Фиальо Гомес Нето, в поэзии — Фиальо Нето, они не были сильны в законах и метрике стиха. Но, в конце концов, как вы увидите, так ничто и не прояснилось в этой истории благодаря решительному вмешательству доктора Эмилиано Гедеса, старшего из Гедесов.

20

Чувства Жустиниано Дуарте да Роза к Терезе, способные так долго питать расположение капитана и вызывать интерес, растущий до сих пор, ждут справедливого определения из-за отсутствия согласия среди эрудитов. Что же касается чувств Терезы Батисты, то за отсутствием таковых, кроме единственного — страха, они не требовали и не требуют ни обсуждений, ни определений.

Поначалу, когда ей пришлось отчаянно сопротивляться животной ярости капитана, в ней поселилась всевозрастающая ненависть. Потом страх, только страх, ничего больше. Всё то время, пока Тереза жила у капитана, она была его рабой, усердной и послушной как в постели, так и на работе. На работе она не ждала приказаний, сама была активной, быстрой, внимательной и неустанной; выполняла она и всякую грязную работу по дому: убирала, стирала бельё, крахмалила — и так целый день. Тяжёлая работа сделала её сильной и выносливой; глядя на её хрупкую детскую фигуру, никто бы не сказал, что она способна таскать мешки с фасолью по четыре арробы и тюки вяленого мяса.

Она было предложила доне Брижиде помогать ухаживать за внучкой, но та даже не позволила ей приблизиться к ребёнку. По мнению старухи, Тереза была коварной обманщицей, занявшей постель Дорис, носящей её одежду (обтягивающие платья подчёркивали округляющиеся формы девушки, волнующие капитана), старающейся во всём походить на неё, чтобы украсть ребёнка и наследство. Одолеваемая галлюцинациями, находящаяся всё время в мире монстров, дона Брижида жила только тем, что было связано с внучкой, единственной наследницей всего богатства капитана. В один прекрасный день с небес спустится ангел-мститель, и богатая наследница — внучка и её бабушка, вырванные из ада, заживут по милости Божьей спокойно и богато. Внучка — вот её козырь, её вольная, её ключ к спасению.

Эта же сука, вызванная из глубин ада Безголовой Ослицей или Оборотнем для свиты Борова, маскируется под Дорис, надеется, что закроет ей, доне Брижиде, последний выход из этого ада, украдёт внучку, состояние и надежду. Как только Тереза приближалась к ней, она хватала ребёнка и пряталась.

Если бы Тереза могла заботиться о ребёнке! У Терезы не было кукол, она никогда в них не играла. Но она любит детей и животных. Супруга судьи дона Беатрис, крёстная мать ребёнка Дорис — Дорис сама её выбрала ещё в начале беременности, — привезла из Баии куклу, чтобы подарить её в знаменательный день родов. Кукла открывала и закрывала глаза, говорила «мама», у неё были белокурые вьющиеся волосы и белое платье невесты. Обычно она была заперта в шкафу и вынималась оттуда только по воскресеньям, и то на несколько часов. Как-то Тереза взяла её в руки, тут же дона Брижида бросилась к Терезе с проклятиями и вырвала куклу.

На работу Тереза не жаловалась; ей приходилось мыть ночные горшки, чистить уборную, лечить язвы на ноге у Гуги, таскать узлы с бельём на речку. Но злое отношение к ней безумной старухи, не разрешавшей прикасаться к ребёнку, было ей тягостно. Издали поглядывая на неуверенно держащуюся на ногах девочку, Тереза частенько думала, что хорошо, должно быть, иметь ребёнка или куклу.

Самыми же тягостными были для Терезы её обязанности ублажать капитана в постели. Исполнять все его желания, и с радостью, в любое время дня и ночи.

Если после ужина он оставался дома, то она приносила таз с тёплой водой и мыла ему ноги. «Это чтобы походить на Дорис», — думала дона Брижида. Но Дорис-то считала себя счастливой, делая это, она целовала каждый палец и с нетерпением ждала ласк в постели. Для Терезы же это была работа, отвратительная и рискованная, в тысячу раз лучше было бы лечить зловонную язву на ноге Гуги. Вспоминая Дорис, обуреваемый злостью, капитан иногда отпихивал её ногой, крича, валил на пол: «Почему не целуешь, не нравится, чума? Другие делали это с удовольствием». Он пихал её ногой в лицо: «Ишь, гордое дерьмо!» Толкал и пихал ногами просто так, от злости и извращённости, и Тереза по первому приказу капитана забывала свою гордость, сдерживала отвращение, лизала ему ноги и всё остальное.