Сегодня у меня была запланирована поездка на Московский суконный двор, принадлежащий на паях группе купцов, старшим из которых считался Щеголин Владимир Петрович. Поездка была запланирована у меня, господа купцы оставались в блаженном неведении о грядущем визите.

Собственно, мануфактура меня мало интересовала как таковая, больший интерес вызывало сукно, которое на ней производилось, а точнее, его объемы. Но самое главное, мы со Щеголиным решили на этой мануфактуре, образцовой и всячески обласканной дедом, провести небольшой эксперимент, а именно – совмещенное производство. До сегодняшнего момента каждая мануфактура делала что-то свое: сукно – значит, только сукно, парусину – значит, только парусину. Но ведь во многом принцип обработки что шерсти, что той же пеньки был один и тот же: трепали, чесали, пряли, скатывали, ткали, красили… Возможно, делали что-то еще, я всех подробностей не знаю, что-что, а изготовление тканей меня никогда не интересовало. Почему мануфактуры делились таким образом, для меня оставалось загадкой, думаю, что по нескольким причинам: ну, во-первых, для удобства, все-таки выделка ткани из разных материалов требует немного разного подхода. Во-вторых, по выгодности: если большая часть сукна шла по государственному заказу для нужд армии, то это было очень выгодно, гораздо выгоднее, чем искать сбыт за границей для пока еще не слишком востребованной на родине парусины. Ведь она почти вся шла на экспорт, а для того, чтобы торговать за рубежом, необходимо было выполнять определенные условия, которые не каждый мог себе позволить. Это если не брать во внимание трудности перевозки той же самой парусины к потенциальному покупателю. Были еще условия, которые влияли на данный подход, но мне они опять же интересны не были, потому что я хотел попытаться хоть немного расширить производство в рамках отдельно взятой большой мануфактуры.

Нет, мне было не лень заключить договоры с разными предприятиями на поставку того или иного материала, я просто хотел сделать эти предприятия более живучими, в том плане, что многие из них просто закроются и перестанут существовать, как только снизится спрос на ту же парусину, к примеру, когда вовсю начнут использовать силу пара. А ведь предприятия не просто закроются. Они для начала кто меньше, а кто больше подоят казну на различные субсидии, дабы попытаться удержаться на плаву. А так: ну не будут делать парусину, освоят брезент, да мало ли еще что, потому что я планировал при Московском суконном дворе, кроме попытки сделать его относительно универсальным, основать первую в Российской империи лабораторию, в которой будут пытаться улучшать качества тканей, может, тот же брезент быстрее «изобретут», всякое может случиться.

Почему я хотел открыть лабораторию именно при мануфактуре, и для этого мною уже были выделены деньги из казны на постройку отдельно стоящего помещения, его оснащения, а также привлечения химиков, которые в общем-то не обязаны были присутствовать в этих лабораториях постоянно, лишь бы раз в три месяца выдавали какую-нибудь новинку, даже если она совсем не найдет применения? Все дело в том, что у меня был опыт, и немалый, по внедрению в производство различных новинок. Это, скажу я вам, тот еще геморрой. Люди на различных предприятиях очень плохо во все времена реагировали на нововведения – от отказа работать не по старинке до прямого саботажа. А оно мне надо, еще и рабочих уговаривать, что-то делать не так, как они привыкли, а как вон тот дядька с надменной рожей говорит. Другое дело, если этот дядька что-то химичит вот здесь под боком и тут же проверяет, можно ли это как-то использовать, нередко даже при участии самого умельца, который и помочь может в случае чего. От работников лаборатории же не требовалось изобретать что-то принципиально новое, а вот пропитку для парусины, чтобы тот же брезент сделать – вполне. Главное, чтобы заданные характеристики, которые нужно на выходе получить, были заявлены правильно. И я даже сумел уболтать Гмелина, чтобы тот помог на первых порах. Пришлось намекнуть, что если поможет, то я лично буду звание академика для него просить.

Щеголин же так сильно хотел получить суконный двор в личную единовластную собственность, что готов был пойти ради этого на что угодно, так что мне его даже упрашивать не пришлось, стоило только намекнуть, что если мой эксперимент удастся, то мы вернемся к этой теме.

А занялся я всем этим, включая устройство лаборатории, вовсе не от скуки. Просто Миниху удалось раскрутить испанцев на оплату постройки четырех фрегатов, шести бомбардирных кораблей и десяти пакетботов. Подумав, Миних заменил пять пакетботов на корабли, способные преодолевать его детище – каналы в обход Ладожского озера. Плюс ко всему те галеры, которые все еще не были спущены на воду, закладка которых началась еще при Катьке. Но совсем бесплатно выпросить денег не получилось. Я когда подписывал документ, в котором говорилось, что за безвозмездную помощь в плане создания личного флота Российской империи я обязуюсь поставлять Испании пеньку и готовую парусину, столь необходимые им в их нелегкой дележке американских колоний с Англией и Францией, в течение пяти лет в определенном объеме за определенную сумму, то едва перо не съел, прикидывая, скольких денег лишится казна на разнице цен, потому что не только Испания, но и те же Англия и Франция делят американские колонии, пытаясь отхватить кусок пожирнее. Я же только зубами скрипел, ждал, когда Беринг наконец-то вернется из своего круиза по северным морям. Хочу Аляску. Вот хочу, и все тут. А еще хочу тоже в дележке поучаствовать, пустив флот, построенный на серебро Испании, вдоль береговой линии, начиная как раз от Аляски. Оттяпать немного от Канады, которая еще далека от известных мне границ. Захапать Калифорнию, с ее золотом, гораздо раньше, чем это на самом деле произойдет… Сферы моих интересов с интересами Испании не пересекались вообще нигде и никак, поэтому я не боялся вести с ними дела и весьма любезно принимал де Лириа, игнорируя при этом лорда Уорда, который вовсе не посол, а после посла Франции, которого опять забыл, как зовут, потому что он ни хрена не Шетарди, которого игнорировать было бы трудновато. И хотя гипотетическую прибыль было жалко, но деньги мне были нужны именно сейчас, так что я все же решился на этот шаг и подписал договор.

Так что мануфактурами я занялся не только затем, чтобы отвлечься от тяжелых дум о будущем, которого у меня, возможно, так и не случится, меня, если честно, начала душить жаба, когда я в который раз подсчитал, сколько будет стоить казне оснастка моих будущих новых кораблей. Потому что ее-то испанцы оплачивать не собирались. Денег было впритык, и это было очень хорошо, потому что из казны я не велел выделять ни копейки – этот проект еще и тем был хорош, что может прямо указать мне и Ушакову заодно на явных казнокрадов, если вдруг на какой-то корабль не будет хватать финансов. Но паруса и канаты для кораблей, как ни крути, важны, так же как и форма для будущего экипажа, так что можно и поэкспериментировать с мануфактурами, а вдруг что-то путное выйдет.

Ушаков был занят по самые гланды: он формировал команду здесь, заняв свои старые помещения, пустующие, потому что никто не хотел жить или работать там, где обитала Тайная канцелярия, слишком уж о ней мрачная слава ходила, постоянно ездил в Санкт-Петербург и обратно, пытался везде успеть. Соскучился по работе Андрей Иванович, что и говорить. В деле Феофана так и не нашли виновных, и Ушаков высказал ту версию, которая не давала мне спокойно спать по ночам – этим недоотравлением меня вытащили обратно в Москву, но кто это сделал – так и осталось за кадром. Не удивлюсь, если узнаю однажды, что это было Провидение и Феофан просто чего-то сильно несвежего съел. Теперь же Андрей Иванович занимался отработкой совершенно незнакомых ему навыков – он пытался выяснить всю подноготную представителей посольств, консульств и различных товариществ, которые всегда и во все времена сочетали многие должности, включая шпионскую, списки которых мне предоставил, умудрившись где-то их откопать, Репнин.