5 декабря глава сальвадорской хунты Дельгадо заявил о ее намерении заключить союз с США. Разъясняя населению причины этого шага, он ссылался на то, что мексиканское командование решило ввести свои войска в Сальвадор. «Это решение, — указывал Дельгадо, — которое отбрасывает нас на триста лет назад, к эпохе открытия Америки, когда испанцы, побуждаемые властолюбием и алчностью, явились в эти богатые края, чтобы подчинить их своему господству; это решение, столь возмутительное в век Просвещения на континенте, где раздается лишь голос свободы, в момент, когда мы только что разбили цепи зависимости от угнетателей, вынудило ваших представителей обратиться за помощью для защиты прав провинции к другой державе, и с этой целью они объявили о федеративном союзе с республикой Соединенных Штатов Америки»{138}.

В ответ Филисола, назначенный генерал-капитаном Гватемалы, начал военные действия против Сальвадора и к началу февраля 1823 г. овладел большей частью его территории, включая столицу Сан-Сальвадор. 10 февраля было официально объявлено о присоединении Сальвадора к Мексиканской империи. Таким образом, к началу 1823 г. аннексия Центральной Америки в основном завершилась.

Однако империя Итурбиде оказалась недолговечной. Уже вскоре после ее возникновения обнаружилась неспособность нового правительства разрешить насущные проблемы. Экономическое положение страны продолжало оставаться крайне тяжелым, а финансовое состояние стало еще более катастрофическим, что, в частности, объяснялось дополнительными расходами на содержание двора, пышные празднества и церемонии, выплату высоких окладов и пенсий придворным. Определенное значение имела также утечка капиталов в связи с отъездом многих испанцев{139}. Пытаясь изыскать новые источники, дохода, правительство прибегало к контрибуциям и принудительным займам, запретило вывоз капиталов, реквизировало крупные суммы, принадлежавшие испанским купцам, а с конца 1822 г. стало выпускать бумажные деньги.

Подобные меры встревожили значительную часть господствующих классов, прежде всего торгово-промышленные круги. Их интересы страдали также от иностранной конкуренции, заметно усилившейся в результате мероприятий, проведенных правительством Итурбиде в конце 1821 — начале 1822 г. Отмена ряда торговых ограничений вызвала быстрый рост торговли со странами Европы (разумеется, исключая Испанию) и США. Если в 1821 г. из портов этих стран прибыло в Веракрус всего 7 торговых судов (из 116), а в 1822 г. — 30 (из 130), то в 1823 г. — уже 91 (из 148){140}.

«… Таможенный тариф 1821 г… — указывает Л. Чавес Ороско, — широко распахнул двери в Мексику для международной торговли. Поток английских, американских и французских товаров хлынул в нашу страну»{141}. Мексиканский рынок наводнила иностранная продукция, что оказало весьма отрицательное влияние на развитие местных мануфактур и ремесла. В частности, разрешение ввозить хлопчатобумажные изделия при сохранении запрета на импорт хлопка-сырца поставило под удар одну из важных отраслей мексиканской промышленности.

Трудящиеся массы города и деревни, мелкобуржуазные слои, зарождавшаяся буржуазия, либеральная интеллигенция были разочарованы тем, что за год с лишним независимого существования не произошло никаких существенных социально-экономических преобразований и почти в полной неприкосновенности сохранились характерные для колониального периода помещичьи латифундии (хотя многие поместья испанцев перешли в руки землевладельцев-креолов), феодально-крепостническая, а местами даже рабовладельческая эксплуатация, всесилие католической церкви, монопольное положение испанских купцов во внешней торговле, цеховая система.

Коренное население по-прежнему подвергалось дискриминации и жестокому обращению. Продолжал сохраняться и институт рабства. Условия труда рабочих мануфактур по существу не изменились. Как и в начале XIX в., на предприятиях процветали долговое рабство и другие формы кабалы. Не претерпела изменений унаследованная от колониальной эпохи система майоратов[22].

В результате обострения внутренних противоречий социальная база империи Итурбиде все больше сужалась, а оппозиция ей с каждым месяцем усиливалась. Отражением этого процесса был стремительный рост антимонархических тенденций. Они проявлялись и в конгрессе, где убежденный республиканец Мьер решительно выступал против императора. Агитация в пользу республики велась на страницах газеты «Омбре либре» и посредством распространения листовок. К. М. де Бустаманте резко критиковал политику Итурбиде в своем еженедельнике «Ависпа де Чильпансинго». Публиковались переводы французских книг, пропагандировавших доктрины Руссо.

В Мичоакане возник республиканский заговор, который, однако, в начале августа 1822 г. власти раскрыли. Тогда сторонники республики стали готовить восстание в окрестностях столицы. Среди заговорщиков было много офицеров, с ними имели контакт и некоторые депутаты (Мьер, Анастасио Сересеро и др.). Одним из вдохновителей заговора стал колумбийский посланник Мигель Санта-Мария.

В связи с активизацией республиканцев правительство взяло курс на проведение массовых репрессий. Под предлогом необходимости превентивных мер оно распорядилось взять под стражу 15 депутатов, в том числе Мьера, Бустаманте, Сересеро. Затем последовали другие аресты. Однако подавляющее большинство арестованных не имело ни малейшего отношения к заговору, а многие даже не знали о его существовании.

Император потребовал от конгресса согласия на учреждение в Мехико и провинциальных центрах военных трибуналов, но это требование было отклонено. Встречая оппозицию со стороны депутатов, Итурбиде стал добиваться сокращения их числа с тем, чтобы избавиться от наиболее опасных противников и полностью подчинить парламент своему контролю. «Принятие предлагаемой меры, — предсказывал очевидец, — сделает конгресс простым орудием в руках его императорского величества»{142}. Депутаты дважды отвергли эти домогательства. Тогда Итурбиде решил разогнать конгресс.

Утром 31 октября 1822 г. в зале заседаний парламента появился бригадир Луис Кортасар, вручивший председателю императорский указ. Он предписывал распустить конгресс, мотивируя этот шаг тем, что депутаты якобы находились под влиянием врагов независимости Мексики и пренебрегали своими обязанностями, проводя время в бесплодных дискуссиях. «Неся ответственность за начатое мною дело, порученное мне согласно воле всей нации, — заявлял Агустин I, — я не могу допустить, чтобы оно было погублено и пострадало вследствие очевидных всем беспорядков»{143}. Кортасар потребовал от депутатов в течение 10 минут покинуть зал, угрожая в противном случае применить силу.

Чтобы создать видимость сохранения законодательного органа, император учредил 2 ноября Институционную хунту в составе 45 человек, отобранных им из числа «надежных» членов распущенного парламента. Хунта, возглавлявшаяся епископом Хуаном Франсиско Кастаньисой, номинально была облечена законодательной властью впредь до созыва нового конгресса, однако фактически почти никакой роли не играла. 18 декабря она послушно одобрила «Временный политический регламент Мексиканской империи», которым Итурбиде пытался подменить многократно обещанную конституцию.

Репрессивные действия правительства лишь обострили положение и вызвали усиление республиканской оппозиции. 2 декабря поднял восстание начальник гарнизона Веракруса бригадир Антонио Лопес де Санта-Анна. Этот беспринципный карьерист вовсе не являлся республиканцем. Его выступление против монархии Итурбиде определялось отнюдь не политическими убеждениями, а честолюбивыми расчетами. Оно было ускорено вестью о предстоящем отстранении Санта-Анны от должности.

3 декабря он обратился к мексиканскому народу с манифестом, в котором обрисовал сложившуюся ситуацию: «Конгресс распущен, неприкосновенность его депутатов нарушена, свобода слова подавлена, имущество, доставленное в этот город под покровительством