— Ночью взяли Болонью, сэр. Как вылет, отменяется?

— О чем вы толкуете, Блэк? Почему вылет отменяется?

— Потому что захватили Болонью, сэр. Разве не следует отменить вылет?

— Конечно, надо отменить. Не бомбить же своих.

— …Зачем вы меня разбудили? — простонал полковник Кэткарт в ответ на звонок Корна.

— Взяли Болонью, — сообщил подполковник Корн. — Я думал, вам будет интересно узнать.

— Кто взял Болонью?

— Мы.

Полковник Кэткарт был вне себя от радости, поскольку он тем самым освобождался от нелегкого обязательства разбомбить Болонью и при этом нисколько не страдала его репутация героя, которую он заработал, когда добровольно вызвался послать своих людей бомбить город.

Генерал Дридл тоже был доволен взятием Болоньи, хотя и обозлился на полковника Модэса, разбудившего его, чтобы сообщить эту новость. В штабе армии были тоже довольны и решили наградить медалью офицера, взявшего город.

Поскольку офицера, взявшего город, не существовало, медалью наградили генерала Пеккема: он сам попросил себе медаль, ему давно хотелось ее нацепить.

Как только генерал Пеккем нацепил медаль, он начал требовать, чтобы перед ним ставили еще более ответственные задачи. Генерал Пеккем предложил, чтобы все боевые соединения на данном театре военных действий были переданы в распоряжение Корпуса специальной службы под командованием самого генерала Пеккема.[12]

«Если уж бомбежка вражеских позиций не является задачей специальной службы, то я тогда вообще не знаю, для чего на свете существует Корпус специальной службы», — частенько размышлял он вслух со страдальческой улыбкой борца за правду; улыбка эта была его верным союзником в каждом споре.

Выразив вежливое сожаление, он отклонил предложение занять строевую должность под командованием генерала Дридла.

— Выполнять боевые задания для генерала Дридла — это не совсем то, что я имею в виду, — объяснял он снисходительно, с мягкой улыбкой. — Я, скорее, имел в виду некоторым образом заменить генерала Дридла или, скажем, стать несколько выше генерала Дридла, с тем, чтобы осуществлять общее руководство деятельностью не только генерала Дридла, но и деятельностью многих других генералов. Дело в том, что я, видите ли, наделен ярко выраженным административным талантом. Я обладаю счастливой способностью приводить самых различных людей к общему мнению.

— Он обладает счастливой способностью приводить самых различных людей к общему мнению о том, что он круглый идиот, — доверительно поведал полковник Карджилл экс-рядовому первого класса Уинтергрину в надежде, что тот распространит эту нелестную оценку по всему штабу двадцать седьмой воздушной армии. — Если кто-то и заслуживает назначения на эту строевую должность, так это я. Кстати, это я надоумил генерала выклянчить себе медаль.

— А вы действительно рветесь в бой? — поинтересовался Уинтергрин.

— В бой? — ужаснулся полковник Карджилл. — Что вы?! Нет, нет, вы меня не поняли. Разумеется, я ничего не имею против того, чтобы лично участвовать в бою, но я, видите ли, наделен ярко выраженным административным талантом. Я тоже обладаю счастливой способностью приводить самых различных людей к общему мнению.

— Он тоже обладает счастливой способностью приводить различных людей к общему мнению, что он — круглый идиот, — со смехом поведал Йоссариану Уинтергрин, когда прибыл на Пьяносу, чтобы выяснить, верны ли слухи насчет Милоу и египетского хлопка. — Если уж кто-нибудь и заслуживает повышения, так это я.

И действительно, не успели его перевести писарем в штаб двадцать седьмой воздушной армии, как он перемахнул через несколько ступеней лестницы чинов и званий и превратился в экс-капрала. Потом уж за громогласные и нелестные замечания в адрес вышестоящих офицеров его разжаловали в рядовые. Звучный титул экс-капрала вскружил ему голову, он почувствовал себя еще увереннее и воспылал честолюбивым желанием добиться большего.

— Не хочешь ли приобрести у меня партию зажигалок? — спросил он Йоссариана. — Украдены прямо у квартирмейстера.

— А Милоу знает, что ты продаешь зажигалки?

— Его это теперь не волнует. Насколько я знаю, Милоу сейчас не занимается зажигалками.

— Очень даже занимается, — сказал Йоссариан. — Только его зажигалки не краденые.

— Ты так думаешь? — ответил Уинтергрин, презрительно хмыкнув. — Я продаю свою по доллару за штуку, а он — почем?

— Доллар и один цент.

Экс-рядовой первого класса Уинтергрин победоносно заржал.

— Во всем я затыкаю его за пояс, — злорадно заявил он. — Послушай-ка, а что там говорят насчет египетского хлопка, который он не знает, куда девать? Сколько он закупил его?

— Весь.

— Со всего белого света? — воскликнул Уинтергрин, хищно блеснув глазами. — Ну и кретин! Ты ведь был вместе с ним в Каире. Почему же ты его не отговорил?

— Я? — Йоссариан пожал плечами. — Я не имею на него никакого влияния. Во всем виноваты телетайпы, которые у них стоят в хороших ресторанах. Милоу прежде никогда не видел биржевого телетайпа. И вот, когда мы сидели в ресторане, поползла лента с сообщением о египетском хлопке. Милоу тут же попросил метрдотеля объяснить ему, что это такое. «Египетский хлопок? — улыбнулся Милоу. — Почем же продают египетский хлопок?» А потом взял да и купил весь урожай. А теперь не может продать ни клочка.

— Милоу не хватает смекалки. Я могу сбыть огромное количество хлопка на черном рынке.

— Милоу без тебя знает, какова ситуация на черном рынке. Там нет спроса на хлопок.

— Но там есть спрос на предметы медицинского снабжения. Можно накрутить на деревянную зубочистку клочок хлопка и продавать в розницу под видом стерильных тампонов. Он согласится продать мне хлопок, если я дам хорошую цену?

— Он не продаст тебе хлопок ни за какие деньги, — ответил Йоссариан. — Он на тебя здорово обижен за то, что ты пытаешься с ним конкурировать. И вообще он на всех обижен, в прошлую субботу всех прохватил понос, и теперь его столовую клянут на чем свет стоит. — Вдруг Йоссариан схватил Уинтергрина за руку: — Послушай, ты можешь нам помочь. Не подделаешь ли ты, на вашем штабном гектографе приказ об отмене налета на Болонью?

Экс-рядовой первого класса Уинтергрин с презрением отодвинулся от Йоссариана.

— Мочь-то я могу, — пояснил он гордо, — но не стану. Даже не заикайся.

— Почему?

— Потому что бомбить — это ваша работа. Каждый обязан заниматься своим делом. Мое дело, если удастся, — с выгодой распродать зажигалки и скупить у Милоу часть хлопка. А ваше дело — бомбить склады с боеприпасами в Болонье.