– У меня семья, дети, пощадите, – его крик разорвал затхлый воздух подвала. Мишель увидела цветные слайды-картинки, мелькающие в сознании мученика: любимая женщина, маленькие дети, пожилые родители. Знание происходящего обрушилось на нее. В один момент она поняла, что ее носителя приносят в жертву какому-то Творцу Вселенной, потому, что он неправильно верит в этого Творца…

– Аллах Акбар! – воскликнул один из мучителей.

Бесстрастное вращающееся острие дрели приблизилось ко лбу мужчины. Приблизилось – и внезапно остановилась, словно оттягивая падение в небытие. Мучители, ощущая себя правыми палачами, снисходительно давали возможность своей жертве более ярко ощутить всю бездну своей вины, даже мысленно помолиться.

Мишель ощутила горячую слезу, скользящую по щеке узника. Его сердце сжималось от мысли, что маленький сынишка останется без отца. Карие глаза жены и ее теплые объятия затопили его воспоминаниями, и он поблагодарил Аллаха, что познал счастье быть отцом и любимым мужчиной. Его воспоминания быть такими сильными, что Мишель ощущала даже дыхание его жены и ее запах. Жасмин.

Надвигающаяся точка дрели, надрывно визжа, поставила на жизни мученика окончательную точку.

* * *

Стив, наблюдавший за сном своей девушки, увидел кровь, сочившуюся из разных точек ее тела, а также из маленькой круглой раны на лбу. Он дрожащими руками схватил ее за плечи и приподнял, не зная, что делать дальше? Мишель открывала рот, задыхаясь, не в силах двигаться.

– Очнись, очнись…

Несмотря на то, что раны на теле и лбу Мишель затянулась почти мгновенно, девушка лежала безжизненно несколько минут, не приходя в сознание. Стив терпеливо ждал ее воскрешения, нежно поглаживая большим пальцем ее ушную раковину.

Когда она пришла в себя, то притянула к себе своего парня за шею и поцеловала в губы, ловя всеми фибрами души свои ощущения.

– Я хочу, чтобы ты знал, что лучше тебя нет и быть не может. Я благодарна Богу за то, что ты есть в моей жизни.

– Поэтично как сказала. Расслабься. – Стив, стоя на коленях, вытащил пробку, чтобы выпустить розовую от крови воду, и, включив душ, стал омывать тело подруги горячими бодрящими струями.

Затем он помог ей встать на ноги и, убедившись, что она способна самостоятельна закончить душ и одеться, вышел из ванны.

Мишель быстро обтерлась сухим полотенцем, надела халат. Тави наблюдал за ней из зеркала.

– Как у тебя это получается? – задала она ему вопрос.

– Ты о чем?

– Об исцелении. У тебя нет рук. Только душа. Как ты меня восстанавливаешь?

– Души достаточно. Мы – вибрационные существа, я даю команду твоему телу; словно это мое тело. Оно слушается и повинуется. Я говорю с твоими органами, с кожей и с кровью. Можешь сама попробовать. У меня тоже к тебе вопрос.

– Слушаю.

– Я понял, что мы находились в стране, где люди верят в одного Творца, но непримиримы в деталях. Что делали палачи, стоя на коленях?

– Молились, – устало пояснила Мишель. Ей казалось, что она пытается двигаться через какую-то маргариновую массу, столько усилий отнимало каждое движение.

– Что это значит – молиться?

Мишель замерла от этого наивного вопроса.

– У вас что, на Кассиопее, нет религий? Никто не молится?

– О чем ты говоришь? Я не понимаю… – Тави был обескуражен.

Мишель представила себе, что от поступающей информации инопланетный разум узника готов закипеть как густая коричневая подливка к картофельному пюре.

Усталость, подобно удаву, сковала мышцы ног крепким объятием, и девушка присела на унитаз.

– Религия – это когда люди верят в Бога, того, кто создал мир: Вселенную, звезды и планеты, меня и тебя. Верующие славят Творца, молят Его о чем-нибудь. Благодарят или просят. Боятся. Только разные верующие по-разному представляют себе Бога. Некоторые люди готовы убивать за свою веру.

– Зачем убивать? – не понимал Тави.

– Чтобы сделать своего Бога счастливым, наверное. Или убедиться в собственной правоте. Ведь если твой Бог позволил мне тебя поймать и замучить, значит, твой Бог – ничто, а мой – настоящий.

– Создавшая все энергия не нуждается в молитвах, жертвах и крови.

– Значит, на Кассиопею улетели атеисты с Фаэтона, раз у вас нет ни религий, ни храмов, ни молитв.

– Вы, земляне, безумны.

Мишель пожала плечами, выдавила из себя улыбку и вернулась в комнату к Стиву.

Он крепко обнял ее. Они стояли несколько минут, словно завернутые в плед грусти и молчания.

– Мне остаться? – спросил Стив.

– Нет, спасибо. Мне нужно побыть одной. Обдумать все, ведь такая каша в голове.

Стив понимающе кивнул и вышел, а Мишель попыталась заснуть. На ум пришла греческая мифология, один бог в частности. Морфей, бог сна. Она попыталась на его образ медитировать, представляя Морфея якобы сидящим в белой блестящей тоге на втором ярусе кровати, и болтающего ногами. Медитация не помогла, даже когда Мишель пыталась концентрировать внимание на пальцах ног бога сна, что Тави нашел развлекательным действом.

Поворачиваясь с бока на бок, девушка не могла стереть образ казни своего носителя, его боль, его страх, его дрожь и его воспоминания. Карие глаза его жены стояли перед ее внутренним взором. И запах. Запах жасмина назойливо поселился в ноздрях Мишель.

Слеза покатилась по ее щеке.

Бессонная ночь постепенно перешла в изучение девушкой Ислама с помощью Википедии. Восходящее солнце ненавязчиво постучалось в окна – начался новый день.

Когда Стив и Мишель вышли на утреннюю пробежку, он спросил:

– Ты хоть немного поспала? Бледная такая.

Мишель отрицательно покачала головой.

– Ты меня прости, но мне очень интересно. Ты вспомнила себя, ладони свои, во сне?

– Нет, – девушка выглядела разочарованной. – Руки носителя были связаны.

Декабрь дышал прохладой, дворы выпячивали свои рождественские декорации, словно заявляя друг другу: «Мой хозяин круче, чем твой хозяин». Красные и розовые камелии, которые в субтропиках цветут всю зиму, украшали дворы, радовали глаз. Кусты красивоплодника, сбросившие листья, добавляли контраст своими красивыми ярко-фиолетовыми ягодами, цвета волос и глаз Тави.

– На твоем теле было много дырок. Над тобой издевались?

– Где-то в Азии меня засверлили до смерти обыкновенной электрической дрелью.

– А почему?

– Трудно объяснить. Ты про ислам что-нибудь знаешь?