Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Место стройки заметно издалека. Повсюду навалены бревна, кучи щебня и крупного камня. Разбитые колеи расчерчивают грязь, как инженерный план. Сюда уже пригнали экскаватор с надписью «Путиловец» и заводским номером. Однако никаких работ не велось, рабочие собрались зачем-то на краю ямы. Края ее прихвачены инеем. Скользко, грязно, с неба срывается то ли снег, то ли дождь. Стоящие с краю тянут из ямы что-то явно тяжелое, закинув на плечи ремни. Из толпы выскочил совсем молодой рабочий, сделав пару шагов, остановился, замотал головой, и его вывернуло прямо на сапоги. Утираясь, он махнул рукой в сторону ямы:
– Мертвяков откопали, вонь – страсть!
В этот момент один из рабочих выпустил ремень, не удержав, в яме громыхнуло, и толпа разом отшатнулась от края. Подойдя, я увидел в глине и земле разбитые остатки, по видимости, домовины. Широкая, как обеденный стол, крышка сорвана. На боках держались темные обрывки ткани. Гроб весь облеплен тяжелой рыжей глиной. Я спрыгнул в яму. Никакого специфического запаха не было, с рабочим сыграло злую шутку воображение. Останки, которые при падении не выскочили из гроба, давно истлели. И крышка, и сама домовина прогнили, сырое дерево крошилось в руках. Рабочие зацепили ковшом старое захоронение. На окраине города вполне могло быть кладбище еще времен крепости, о котором забыли. Подняв голову, я увидел в толпе Нанберга, он говорил с рабочими, под мышкой торчал портфель. Заметив меня, замолчал, но тут же кивнул и протянул руку:
– Какими судьбами вы здесь, доктор? Хватайтесь, – он помог мне выбраться, – видите, какое дело. Только начали копать. Возможно, есть и другие. Думаем, как подогнать телеги, если придется вывозить гробы.
Нанберг спокоен, деловит, уверен. Ничего общего с пациентом из палаты в конце коридора. В чистой гимнастерке, сапогах и накинутом рабочем полушубке он больше не сутулился. Кожа на лице все еще землистого оттенка, кости черепа торчат. Одежда сидит свободно, сильно похудел в больнице. Но распоряжения рабочим отдает быстро, не задумываясь над словами. Заметив, что я рассматриваю экскаватор, он похлопал по боку агрегата, словно потрепал лошадь.
– Хорошая машина, с ней дело идет не в пример быстрее. Допустим, построена еще при царском режиме и по немецким чертежам, но уверен, что скоро у нас будет такая своя, советская техника.
Отряхнул руки, поправил торчащий под мышкой портфель и, решившись, спросил:
– Вы с новостями? – пошарил по карманам в поисках папирос, ловя локтем портфель, наконец, достал, – будете?
Когда я отказался, закурил сам. Руки немного дрожали.
– Говорите как есть. Вера считает, что от меня нужно все скрывать, – Нанберг курил, сильно затягиваясь. – Но я знаю, она приходила к вам. Говорила с приятельницей Агнессы. Зачем-то писала в Армавир. Как будто Несса уже не вернется. Я накричал, зря, конечно. Я все время говорю с ней, утром, вечером. Все пытаюсь как можно точнее вспомнить. Пока выходит, знаете, как обрывки. Вы ведь не нашли ее, да?
Он наконец задал главный вопрос. Я никогда не умел вести подобные разговоры с родственниками. К тому же Нанберг очевидно мучился не только пропажей жены, но и чувством вины за свою слабость, неспособностью вспомнить ничего, что могло бы помочь.
– Нет. Пока нет. Но отчаиваться рано. Я как раз потому и приехал, что хотел расспросить вас, не теряя времени.
– Если вы не нашли… ее, – он не смог произнести «тело», – это ведь значит, что она жива, Несса? Она не могла растеряться, даже если дым, столкновение. Не ее характер, – ударил кулаком по ладони, портфель все-таки вылетел. Поднял, отер грязь.
– У меня в четыре часа должны быть товарищи из Москвы, комиссия для проверки хода работ. Давайте сейчас поедем обедать. И поговорим. А потом я успею вернуться сюда.
Вез нас молчаливый улыбчивый шофер Петя. Нанберг говорил о делах намечающейся стройки. Я понимал. Ему не хотелось слышать то, что мог бы сказать о своей работе я. Военная четкость старой закалки, которая была заметна в его движениях после больницы, ощущалась и в его словах. Очевидно было, что в порученное ему дело он пытается вникнуть, разобраться. Он рассказывал об идее новых рабочих районов города-сада. Этот проект только задумывался, но Нанберг был абсолютно уверен, что он обязательно осуществится. По дороге попросил заехать «на минуту» с ним в контору. Минута растянулась, я ждал в приемной. Корреспонденция, звонки, посетители. Извинившись, он попросил машинистку принести чаю. Я ожидал увидеть пишбарышню, но корреспонденцией Нанберга занималась гражданка средних лет и такого маленького роста, что сначала я принял ее за подростка. В хромовых сапогах и так туго повязанной красной косынке, что была натянута кожа. Нанберг отдал ей несколько писем и раньше, чем он нас представил, она сунула руку:
– Раиса!
Нанберг попросил передать пакеты курьеру срочно, добавив «аллюр два креста». В ответ она неожиданно улыбнулась. И вышла, напоследок посмотрев мне точно в середину лба, будто наводя прицел.
– Это между нами со старых времен, в Гражданскую так отмечали для курьера срочность, – усмехнувшись и рассеяно проглядывая бумаги, объяснил Нанберг. – Ираида, Рая, как она представляется, давно со мной. Она и Петя, Петр Зубов, шофер, вы его уже знаете. Свои люди.
Размашисто подписывая протоколы очередного заседания комиссии, Нанберг продолжал говорить. Раиса принесла чай. Не успел я подняться, чтобы взять свой стакан, как Нанберг резко отодвинул поднос в сторону.
– Черт знает что! Сколько бухнули сладости! Раиса! Товарищ Мозговая!
– Вы всегда пьете такой!
Он раздраженно стучал ложкой, размешивая сахар.
– Хорошо, я сделаю новый.
Нанберг снова достал папиросы.
– Зря я в самом деле обидел Раису, представьте, действительно всегда любил сладкий. А теперь не могу, душа не принимает.
Окурки он сильно сжимал зубами, скуривал до основы. Папиросы были те же, что нашлись на пароходе, а вот окурки другие. Он подвинул пачку ко мне.
– Курите?
– Редко.
– А у меня вот привычка, – Нанберг отвлекся и ткнул окурок в чернильницу, – черт, забываю. То в чашку суну папиросу, бывает, в горшок с фикусом. Вера всегда ругается. Вот черт его знает, что это за болезнь у меня с памятью. Ведь курить не бросил. Привычка – вторая натура.
– Всегда этот сорт?
– Он везде есть, достать легко.
Папиросы второго сорта «А», артель МОСГИКО, в самом деле сорт популярный. Нанберг поднялся, прошелся по комнате, дернул створку окна, впуская холодный воздух.
– То, чем мы заняты