на линованном куске ватмана слова: «Дорогу крылатому Эросу!» Услышав скрип двери, отвлеклась.

– Я ищу репортера Штрорма.

– Стол там. Только его сейчас нет. Подождите, – она показала на стол в углу.

Я оперся на подоконник и взял газету из стопки. Типографская краска пачкала руки, но статья попалась интересная. В Москве открылся Центральный институт труда. Там ставили психотехнические опыты по концентрации внимания. Я читал, посматривая на девушку, линия обрезанных волос косо заходила на смуглую щеку. В стопке листов на столе нашлись переписанные от руки стихи.

Перешагни, перескочи,

Перелети, пере-что хочешь –

Но вырвись[19]…

Для механической тренировки памяти стихи подходили лучше всего. Тем более что давались они мне сложнее. Я взял за правило заучивать новые строчки при случае. Девушка подошла, заглянула.

– Бросьте! Уж лучше вот это. Слушайте!

Легко взмахивая рукой в такт и не замечая капель, слетающих с кисточки, она продекламировала:

– Каждый молод молод молод в животе чертовский голод!

Будем лопать пустоту, глубину и высоту!

И закончила с торжеством:

– Из футуристического сборника «Дохлая луна». Вот это поэзия!

Она уселась снова рисовать. От двери послышался голос Штрорма:

– Ну, нам не лопать пустоту! Рад вас видеть, – пожав мне руку, репортер принялся доставать из бумажного пакета свертки. – Чай цейлонский. Свежий хлеб. И вот еще, – Штрорм подвинул ко мне сыр.

Девушка подошла поближе, покрутила коробку чая и сунула в центр стола что-то в пестрой бумаге.

– Халва, угощаю. А вы можете угостить меня в ответ! Вечером, – она тормошила меня за рукав и смеялась.

Штрорм длинно и обстоятельно жаловался на то, что радостно, если очередной «молодой специлист корову через «ять» не пишет». Горячатся, но неопытны. Сам он без газетной работы жить не мог. Дневал и ночевал в редакции, умываясь по утрам тут же из графина. Одышливый, круглое лицо постоянно опасно багрового цвета. При этом умудрялся бывать и в трущобах, и на приемах, а теперь на митингах и стройках. Неизменными остались его серая круглая шляпа, насмешливость, настырность и газетный псевдоним «Шторм».

– К серьезной работе их привлечь невозможно. Все им скучно!

Энергично жуя, он ткнул бутербродом в сторону девушки в беретике:

– Изволите видеть! – та даже не обернулась, только повела плечом. – Затеяли в редакции диспут о правах новой женщины.

Продолжая увлеченно выкрашивать аршинные буквы на ватмане, девушка все же бросила:

– При буржуазном строе общество угнетало женщину. Теперь мы этого не позволим!

– Замуж бы тебе, – притворно сокрушаясь, вздохнул Штрорм.

– Брак – продукт социального неравенства!

– О! Полюбуйтесь! Заучила из брошюрок и шпарит.

Перепалка явно велась не впервые и не всерьез. Штрорм быстро отвлекся на более волнующую тему – недавнее закрытие сезона скачек на Ростовском ипподроме. Помог собрать шуршащие листы, чтобы не размазать высыхающую краску, и девушка вышла.

– О моем объявлении есть новости?

– Надеются на вознаграждение, но верных сведений ни у кого нет. Впрочем, как всегда. Был один сапожник-кустарь, рассказал, что женщина, подходящая под описание, шла вечером мимо его будки. С мужчиной. Позже тот приносил сапожнику женские ботики в починку – пуговица отлетела. Было уже темно. Сапожник закрывался. Само собой, самую капельку был пьян, но уверяет, что «на один зуб». Мастерство не пропьешь, «обувку барышне сделал первый сорт». Мужчину описывает роста среднего. Тот курил, стоял спиной. Ботинок был завернут в газету. Сапожник запомнил, в газете были результаты скачек.

– Благодарю, расспросим.

– Егор, позвольте и мне спросить, – глянул через мое плечо, убедился, что мы одни. – Я хочу узнать у вас про эту историю с портфелем. Ведь деньги атамана Рябоконя ищут. Идет слух, что их перевезли на рыбацких баркасах и спрятали на Песчаных островах в Азовском море. Или вывезли в горы. На Кубань направляли спецбригаду ВЧК, искали.

– Ну что же. Пусть ищут, разумеется, если есть желание. Но вы сами посудите, что это может быть, кроме слухов? Мифическая пещера сокровищ? Смешно в самом деле. Наш путь в Новороссийск – это было отступление, почти бегство.

– А что же вы?

– Что я? Меня взяли как врача, очевидно, со штабными. Я тогда был никем, вчерашний студент. Обстоятельств я не скрываю. Но что я мог бы рассказать? Суматоха в порту. Потом провалялся несколько дней в лихорадке, долго добирался в Ростов.

Он посмотрел, помолчал, пожевал губами.

– Неглупо. Хорошо, как хотите.

Девушка в беретике вернулась. И вот это действительно приятная неожиданность! Вместе с Глашей Эберг. Дочерью того самого доктора, у которого я жил некоторое время после моего отчисления из университета. Поступив в милицию, я сразу же съехал, чтобы не быть обузой. Я был очень рад ее увидеть! Глаша изменилась. Держалась со мной без дружеской простоты, как раньше. Уже, пожалуй, не та девочка, которая зачарованно слушала мои истории о ядах и открытиях и делилась тайником, где прятала шоколад. Не Глаша Эберг, а барышня Аглая.

– Глаша, вы косу обрезали?

– Сделала прическу.

Аккуратное шелковое пальто. Круглая шляпка с лентой. Из-под полей глаза стали как будто больше.

– Да, а что же, – Глаша говорила смеясь, – вы меня помните в форме. Но ее давно отменили. В гимназию я тоже бросила ходить. Папа позвал на дом портниху, и она все хорошие мамины вещи переделала для меня.

Доктор Эберг потерял жену родами и остался с Глашей. Растерявшись, он заботился о дочери, как о растении, которому необходим тщательный уход, но не нужны сантименты.

– А чем вы сейчас заняты?

– Я подумывала поступить на курсы Союзторгучета. Выучиться на счетовода или бухгалтера.

– Скучноватая работенка, что и говорить.

– Вот и я так решила. Мне кажется, что работа в газете интереснее. Пока пишу про искусство в «Юный рабочий», – она постучала о ладонь свернутыми листами.

– А мне казалось, вы пойдете на женские курсы. Будете помогать в клинике.

– Давно уже передумала. Вы же перестали у нас бывать, – колко сказала, – я понимаю, и кухарка ушла, нет прежнего удобства.

– Глаша, как вы можете так?

– А как же? У вас именины были еще когда, на Николу зимнего, а вы и тогда не зашли.

Сердясь, она заговорила о другом, развернула свои листы.

– Вот, «Серп и молот», новая фильма.

– Интересная?

– Смотрите, какой сюжет. Захар, сын кулака, преследует Агашу. Но ей нравится батрак Андрей.

Тут вмешалась девушка в беретике:

– Приходи к нам! Привлечем к плакатам, – она покровительственно кивнула Глаше, – организую заработок на лозунгах.

И, не обратив внимания на то, что Глаша Эберг протянула руку, попрощалась и ушла, она частила дальше:

– Так что же? Проводите меня вечером?