Анис умела позаботиться и о себе. Она перезнакомилась со всеми соседями. И не только с нашими сверстниками или стариками, которые жили здесь вечно. Она знала также уличных проституток, наркоманов, бродяг, которые спали в парках и подъездах. Они называли ее «Фея Динь-Динь», когда она приносила им одеяла и теплую одежду.

— Люди должны знать, кто ты, и понимать, что ты тоже здесь живешь, — повторяла она мне. — Тогда они оставят тебя в покое.

Новые наркоманы, время от времени появлявшиеся где-нибудь по соседству, на собственной шкуре чувствовали, что не стоит связываться с Анис. Однажды вечером, когда мы шли в клуб, перед нами как из-под земли вырос парень с ножом. Анис в мгновение ока схватила с земли какую-то доску с ржавым гвоздем и со всего размаху ударила ею нападавшего. Лишь по счастливой случайности гвоздь не попал парню в глаз — хватило ума пригнуться. Он побежал прочь. Анис бросилась за ним, подняв доску высоко над головой и ни разу не зацепившись своими пятнадцатисантиметровыми каблуками за случайную трещину в асфальте или камни. «Правильно, парень, беги! — кричала она. — Беги, трус! Я Безу-у-у-у-умная мамочка…»

У Анис ангельское личико, но язык — как шило сапожника. С виду она кроткая и хрупкая, но ведь для того чтобы быть солисткой рок-группы в Нижнем Ист-Сайде, необходима определенная жесткость. Я на голову выше Анис, однако люди предпочитают не связываться со мной из-за нее, а не наоборот.

Каждую лишнюю копейку я тратила на покупку пластинок. Благодаря собственным приобретениям и Дэвиду Манкузо, который распространял студийные демо-версии альбомов среди диджеев Нью-Йорка, к июлю 1977 года у меня была практически такая же внушительная коллекция пластинок, как и у Анис. К тому времени «Evil Sugar» уже стали активно гастролировать. У них появился управляющий и договор на выпуск трех пластинок, их выступления были расписаны наперед. Журнал «Интервью» опубликовал на двух разворотах материал о группе с фотографиями Анис в платьях, которые она смастерила из рваных футболок, а «Роллинг Стоун» поместил большой очерк с фотографиями в своей рубрике «Стоит побывать на концерте». В Анис всегда было что-то такое, что позволяло ощущать ее присутствие, в какой бы комнате она ни находилась. Однако мне приходилось воевать за место под солнцем. И неважно, сколько демо-кассет я компилировала в студии «Альфавилль», где «Evil Sugar» записывали свой второй альбом, — как только владелец клуба узнавал, что я девушка, он тут же утрачивал ко мне профессиональный интерес.

В то лето мне исполнилось семнадцать, стояла дикая жара. Даже кошки, которые по ночам всегда уютно располагались на нас, чтобы погреться, стали апатичными. Они лежали на огромных подоконниках и надсадно орали в ожидании прохладного ветерка.

Тем летом я познакомилась с Ником. Было слишком жарко, чтобы на ночь оставаться в квартире, поэтому мы с Анис пристрастились проводить время в «Театре 80» на площади Святого Марка. За два доллара можно было сидеть на двухместном диванчике и четыре часа наслаждаться прохладным воздухом из кондиционеров. Мы сидели в тишине и смотрели старые фильмы Хичкока и мюзиклы киностудии Metro-Goldwyn-Mayer, которые показывали по три-четыре штуки подряд, пока не начинал брезжить рассвет.

Ник натирал в фойе деревянную стойку бара, которая датировалась еще 1922-м годом. Я каждую ночь видела, как он натирает ее, когда наплыв людей спадал. Его черные волосы так же блестели, как и дерево стойки. А она блестела так, что, казалось, отбрасывает свет на собственную тень. Что-то в движении его лопаток под тонким хлопком рубашки с коротким рукавом, не слишком мускулистых загорелых рук, заканчивающихся тонкими пальцами, которые сжимали тряпку и бутылку с полиролью, — завораживало меня. Несколько недель я смотрела на него, а на меня никто не обращал внимания. Когда в конце концов он впервые взглянул на меня, его глаза — у ободка темно-синие, как полночное небо, а в центре светло-голубые — просто обворожили меня. Раньше я никогда ни в кого не влюблялась. Анис заметила, как покраснело мое лицо, и впоследствии беспрестанно меня поддразнивала. Именно Анис усадила нас двоих за стойку бара, представила друг другу и заказала всем выпить. Анис знала все о том, как привлечь внимание, но еще она умела оставаться незаметной и тихонько исчезла, как только я преодолела застенчивость и мы с Ником разговорились.

В первый раз мы поцеловались в тот же вечер на первом этаже театра. Это была ночь затмения, когда казалось, что обычные правила отменяются. Позже мы услышали о случаях мародерства и нарушениях общественного порядка в жилых кварталах города, но у нас в окрестностях гремели вечеринки и на улицах играла музыка. Мы с Ником, напуганные сигнальными огнями, спустились вниз, чтобы найти свечи. Он поцеловал меня в бывшем бункере одной банды, промышляющей в эру сухого закона. Эта банда владела магазином, где незаконно торговали спиртным, — сейчас на этом месте находился кинотеатр. Когда Ник заключил меня в объятия, от него пахло полиролью с ароматом лимона и жаром раскаленного уличного воздуха. Впервые почти за два года музыка в моей голове остановилась. Я слышала в темноте только собственное дыхание, которое прервалось, как мне показалось, на целую вечность, когда Ник прикоснулся к моим губам.

Позже Анис скажет, что худшее, что она могла сделать для меня как подруга, — познакомить с Ником. Эти двое практически с того самого момента, как мы стали вместе проводить время, невзлюбили друг друга. Ник обижался, что я уделяю Анис слишком много своего времени, а Анис презирала Ника на том основании, что он ни к чему серьезно не относился. Ник говорил, что хочет быть актером, и один «большой прорыв» — все, что ему необходимо для начала карьеры. Он таскал меня на все премьеры в небольшие экспериментальные театры по всему Нижнему Ист-Сайду, но, если ему и давали роль, всегда что-нибудь шло не так. Он не репетировал столько, сколько требовал режиссер, или у него возникали разногласия с другими актерами. Однажды он сообщил, что с актерством покончено, — его новой страстью стала фотография. Я ходила с ним в маленькие галереи, которые начали неожиданно возникать в нашем районе. Особенно он любил фотографировать меня, когда я забеременела Лаурой. Но подход у него был бессистемный: случалось, что целыми неделями фотоаппарат, на который он потратил две сотни долларов — огромная сумма для нашего тогдашнего бюджета, — валялся в углу нашего с Анис чердака, рядом с моим матрасом. Анис терпеть не могла людей, которые хотели заниматься творчеством, но при этом не обладали должной самодисциплиной. Религией Анис был упорный труд и оттачивание собственного мастерства.

— И кошки его не любят, — говорила она. Это было правдой. Но для меня это не имело значения.

Следующим летом мы с Ником поженились в Сити Холл. Я сжимала маленький букет из лилий, за который мы заплатили семьдесят пять центов в каком-то магазинчике по пути в центр города. К тому времени Анис уже была обручена со своим барабанщиком (первым из трех мужей и бесчисленного количества женихов) и «Evil Sugar» собирались отправиться в свое первое турне. Они играли «на разогреве» у «Тhe Talking Heads», что само по себе было невероятным прорывом. Мы с Ником подыскали квартиру с двумя спальнями на втором этаже в одном из старых домов на Стэнтон-стрит всего за двести пятьдесят долларов в месяц. Родилась Лаура, и я перевезла все свои вещи, фотографии, спичечные коробки и остальные сувениры из нашего с Анис прошлого на склад — потому что, как только родилась Лаура, оказалось, что остальной жизни как бы не существует. Как будто до этого все было только подготовкой к тому моменту, когда я впервые возьму на руки дочь и она взглянет на меня своими мягкими, до бесконечности красивыми, синими-синими глазами Ника.