Грант пожимает плечами и отмахивается от моего предостережения:

– Я его знаю. Жуткий выпивоха. Сколько ты здесь стоишь – минут двадцать?

– Три сигареты… Да, минут двадцать.

– За это время он уже наверняка впал в анабиоз. Пойдем, все будет в порядке. В крайнем случае сделаем вид, что Марина не с тобой, а с Серхио.

Холодов, который тоже уже успел закурить сигарету – вот еще ходячее недоразумение, курящий вампир! – бросает на меня взгляд искоса. Ей-богу, на его хитрой рыжей морде отражается настоящее торжество. Я невольно сжимаю зубы в бессильном раздражении. Это тот случай, когда я вообще ничего не могу поделать: если я попытаюсь с ним подраться, от меня мокрого места не останется…

Марина, улыбаясь, крепко сжимает мою руку:

– Не обращай внимания на этих дураков – они тебя дразнят. У меня есть план получше. Если этот твой Степа Малахов еще в сознании, мы просто натравим на него Ванессу – и он забудет обо всем на свете. Что думаешь, Грант?

Ванесса широко улыбается, обнажая свои идеальные хищные зубы, – у нее своеобразное чувство юмора, и ей нравится, когда Хэмилтона ставят на место. Грант издает короткий смешок, признавая, что Марина его уела:

– Туше. Ладно, пойдем внутрь. Зря мы, что ли, сюда добирались?

Все вместе мы заходим обратно в клуб.

Мне кажется или человеческая толпа невольно расступается перед ними? Наверное, кажется – люди все-таки удивительно слепы. Я не понимаю, как можно не заметить, что эти существа – ДРУГИЕ. Прекрасные и немного пугающие. Особенные. Вот уж поистине – боги и монстры в одном флаконе.

Если бы я в кино изображал эту сцену – «вампиры заходят в зал», – я бы точно впал в первейший прием бездарного режиссера: снимал бы их в рапиде, в замедленной съемке. Но я, к счастью, кино не снимаю. И даже не смотрю на вампиров со стороны. Я иду вместе с ними – потому, что они мне это позволяют. Потому, что одна из них меня любит. Неважно, надолго, на день или навсегда, – как я ее. Сейчас, сегодня – она меня любит.

То, что она любит меня. То, что я с ней, с ними, то, что на меня падает их отраженный свет… Это опьяняет похлеще любого коктейля.

Стыдно признаваться в этом, но надо быть честным с собой: мне очень нравится быть частью их мира.

– По-моему, тебе надо его обратить.

– Пошел к черту!

Сережа хмыкает и щелкает зажигалкой. Он превращает процесс закуривания в целое шоу – безуспешно прикрывает сигарету от ветра руками, отгораживается плечом, он занят только этим. И все для того, чтобы спрятать от меня глаза, в которых, как мне отлично известно, пляшут искры веселья. Наконец он снова встречается со мной взглядом:

– Ну видно же, что ему только этого и хочется!

Я была права – ему, черт возьми, весело!

Мы сидим у меня дома, на террасе – в Москву пришла весна, воздух стал теплым, и теперь ночные посиделки на открытом воздухе вновь стали времяпрепровождением, которое может доставить удовольствие не только вампиру. Сегодня, впрочем, смертных здесь нет: Влад ушел спать к себе домой на Чаплыгина. Заявил, что ему необходимо присмотреть за своим котом. И что завтра рабочий день, и ему, в отличие от некоторых, нужно поспать перед работой – хотя бы пару часов, а тут, с нами, ему это точно не удастся. Он прав, конечно, – уже пять утра, еще полчаса назад мы были в клубе, и он немало выпил. Ему нужно отдохнуть. Но мне все равно неуютно от мысли, что он от меня ушел. Неуютно и холодно – я и сама не сознаю, как привыкла все время чувствовать рядом его тепло, физическое и душевное. И мне кажется, что он ушел не по всем этим разумным и правильным причинам, а потому, что злится на Сережу. Который объявился сегодня крайне неожиданно и весь вечер в клубе вел себя довольно противно. С ним такое бывает, это верно. Но мне все равно кажется, что мой друг мог бы проявить деликатность.

Да, я знаю, что он ревнует меня к Владу: ему странно, что после стольких лет сдержанности и равнодушия к любовным делам я выбрала в спутники смертного – да еще и, как кажется Сереже, самого обычного. И сегодня вечером он пришел явно именно для того, чтобы рассмотреть Влада поближе и попытаться меня понять. Результат налицо: Влад разозлился – он ведь всего лишь человек. А Сережа получил массу удовольствия, дразня его. Ведь и ему тоже ничто человеческое не чуждо.

А теперь он сидит на временно освобожденной территории, дымит своими сигаретами и заявляет, что Влад, дескать, безумно увлечен вампирским образом жизни, полностью покорен нашим обаянием – завидует нам и хочет быть одним из нас!

Самое неприятное, что в его словах, возможно, есть доля истины.

А если это так, то я не вижу здесь никакого повода для шуток. Жизнь вампира – не увеселительная поездка и не пропуск в волшебный мир гламура. Это… ну не зря это испокон веков считалось проклятием. Даже когда вампир живет цивилизованно, сохраняя все возможные приличия, тьма, которой мы принадлежим, всегда где-то рядом – всегда оттеняет даже самые светлые наши моменты. И мне страшно, что человек, которого я люблю, не замечает угрозы, не видит темной стороны Луны. Мне кажется, я знаю, почему: Влад подсознательно защищается от неприятных сторон моего мира. Он твердо решил видеть во мне только хорошее и распространяет эту частичную слепоту на все, что со мной связано.

Но такое его поведение добра не принесет.

Я вскидываю взгляд на своего старого друга:

– Хочется, перехочется, перетерпится. Я не буду этого делать. И не надо об этом говорить – особенно с ним! Не делай невинные глаза – с тебя станется… Это неправильно, это совершенно ему не подходит, и не надо поощрять в нем эти дурацкие мысли.

Сережа пожимает плечами – но, слава богу, он хотя бы хихикать перестал.

– Глупости ты говоришь. Невозможно заранее сказать, подходит смертному такая судьба или нет. В конце концов, тебя вот никто не спрашивал, хочешь ли ты быть вампиром, – а между тем отлично получилось.

Во мне поднимается волна черного гнева – я бросаюсь на него, одним прыжком через всю террасу, и рычу прямо в лицо:

– Как ты смеешь это говорить?! Ты, из всех существ на свете… Ты же прекрасно знаешь историю моего обращения – ты знаешь, КАК мне это было отвратительно.

Сережа отстраняется от меня и поджимает губы.

– Прости. Это в самом деле прозвучало некрасиво… Но я всего лишь имел в виду, что, если уж человек правда этого хочет, он в самом деле готов стать одним из нас… В обращении может и не быть ничего плохого. Ты сама понимаешь, что от этого всем нам – и ему – было бы легче.

Я немного успокаиваюсь и спрыгиваю с бетонного парапета на покрывающую пол серую керамическую плитку.

– Он сам не знает, чего хочет. И он точно ни к чему не готов. Он не знает и сотой доли того, что на самом деле происходит в нашей жизни.