– Отойди… – просяще вымолвил Матвей в тот момент, когда на глазах Арины заблестели слезы.

В следующий миг она медленно отвернулась, уткнув лицо в ладони, и отошла. Стремительно слетев с лестницы, Матвей вышел во двор и наткнулся на Машутку, которая играла с козочкой.

– Что ж ты, дочка, не сказала, что Варвара Дмитриевна уехала? Иль тоже, как мать твоя, скрытничать вздумала?

– Батюшка, я и не знала, что она к Рогожиным уедет, а не насовсем. Мама мне только сегодня рассказала, – выпалила девочка испуганно, увидев недовольное лицо отца.

– К Рогожиным? – поднял брови Твердышев.

– Да.

– Марья! – услышали они окрик за спиной.

Арина вышла на крыльцо и смотрела на дочь. Матвей как-то угрожающе оскалился на жену и быстро направился к воротам. Подойдя к дочери, Арина, сердито глядя, как высокая фигура Матвея скрылась за воротами, возмущенно заметила:

– Язык-то у тебя без костей! Просила же тебя молчать…

Менее чем через четверть часа Матвей был у дома старосты и, войдя в горницу, увидел, что Никифор сидит на скамье и чинит валенки, а Варя хлопочет у плиты. Появление мужчины произвело на домочадцев разное впечатление. Никифор удивленно поднял на возникшего на пороге Твердышева глаза. Варя же, вытянувшись, словно струна, замерла у печки. Быстро войдя в горницу, Матвей обвел всех цензорским взором.

– Я за вами, Варвара Дмитриевна, собирайтесь обратно. Вы живете в моем доме, – без предисловий скомандовал он, устремив поглощающий недовольный взгляд на девушку.

Отчего он говорил подобные вещи и зачем вообще пришел сюда, Твердышев не мог себе разумно объяснить. Единственная мысль, которая кружила в его голове, была о том, что Варя должна непременно вернуться в его дом. Ее неожиданный переезд поднял в его душе целую бурю эмоций, в основном негативных. Матвей ощущал жуткую несправедливость от того, что девушка вознамерилась уехать из его дома именно теперь, в то самое время, когда он начал остро нуждаться в ее обществе.

– Я никуда не пойду, – произнесла тихо Варя, отрицательно покачав головой. – Никифор Ермолаевич любезно согласился принять меня на постой, и я останусь здесь.

Он прищурился, про себя отметив, что эта золотоглазая девица опять намерена спорить с ним и не желает подчиняться его воле. Поняв, что уговорами ничего не добьется, Матвей решил перейти в наступление. Он перевел взгляд на старосту и холодно приказал:

– Никифор, выйди на разговор.

Староста кивнул и засеменил в сени вслед за Твердышевым. Варенька же устало опустилась на скамью, стоящую рядом, отчего-то предчувствуя нечто нехорошее.

– Скажешь ей, что передумал, – властно приказал Матвей, сверкая глазами на старосту.

– Но как же? Она сказала, что не может больше жить у вас.

– Ты что это, мои приказы обсуждать вздумал? – уже угрожающе заметил мужчина. – Повторяю, скажешь ей, что она не может жить у вас и должна вернуться к нам.

Никифор задумчиво посмотрел в лицо Твердышева и тихо спросил:

– И что тебе, Матвей Гаврилович, до этой девицы? Неужто неровно дышишь к ней?

– Ты говори, да не заговаривайся, – немедля осек его тот. – Или забыл, кто тебя старостой поставил? Я ведь вмиг могу жизнь-то твою вольготную переменить!

– Да зачем ты так сразу, Матвей Гаврилович? – испугался староста. – Скажу ей, что просишь. Только подожди на крыльце, я сам с ней поговорю.

– На крыльце жду, – кивнул Матвей.

Староста вошел в горницу и печально взглянул на Вареньку, сидящую на скамье. Он отчетливо разглядел в ее глазах слезы. Жалость к девушке, а еще большая жалось к себе захватила сердце Никифора, и он, пытаясь не смотреть на нее, сел на лавку.

– Варвара Дмитриевна, вы должны вернуться в дом Матвея Гавриловича.

– Что он сказал? – выпалила она, устремив глаза, полные слез, на старосту. Он внимательно посмотрел на нее.

– Чтобы отказал вам от дома.

– А вы что же? – с надеждой заметила она.

– Да поймите, не могу я перечить ему! – воскликнул Никифор, вплеснув руками. – У него знаете власть какая? Сам Осокин ему власть безграничную дал. Он может не только ставить и снимать людей с работы, но и наказывать, если что. Некоторые недовольные до сих пор на каторге гниют лишь по одному его слову.

После последней фразы старосты Варенька закрыла лицо руками и заплакала.

– Еще когда вы жили у нас, – продолжал уже более спокойно Никифор. – Я заметил, что он уж больно жадно смотрит на вас. Не отделаться вам от него просто так. – А затем тише добавил, уже более душевно: – Послушайте меня, Варенька, совет вам дам, как отец… – он чуть помолчал и, сглотнув, добавил: – Уезжайте в Петербург, к отцу. Это единственный для вас правильный путь теперь.

– Я не могу, – пролепетала она, опустив взгляд, думая о том, что еще не готова оставить Алексея. Ибо даже, несмотря на холодность Олсуфьева, ее сердечко до сих пор сильно билось от одной мысли о нем. – А может, кто другой в поселке примет меня?

– У него весь поселок вот где! – выпалил уже недовольно Никифор, показывая кулак. – Не найдете вы другой дом. Говорю вам, уезжайте, иначе горя нахлебаетесь…

Варенька молча встала и начала собирать вещи. Спустя полчаса, поблагодарив старосту, она вышла на улицу. Твердышев стоял у ворот, подпирая плечом деревянный сруб. Едва заметив девушку, он выпрямился. Когда она приблизилась, он взял у нее тюк с вещами и властно заметил:

– Здравое решение, Варвара Дмитриевна.

– Что ж, я другой дом найду!

– Попробуйте, Варвара Дмитриевна, – с некой издевкой произнес Матвей, сверкая глазами. – Только вряд ли кто из заводских посмеет сделать что-то супротив моей воли.

– Тогда и впрямь мне придется уехать в Петербург!

– Поздно…

– Что поздно? – опешила Варя, устремив на его лицо напряженный взор.

– Казаки яицкие уже совсем близко. Слыхали ведь про них? Те, что восстание на Яике подняли и теперь соседние губернии жгут и грабят. Скоро в наши края пожалуют. Неспокойно здесь будет. Я еще на той неделе получил приказ поставить завод и всю округу на военное положение. Так что теперь никто без моего ведома и письменного приказа не сможет ни въехать в поселок, ни выехать из него. А вам, моя ягодка, бумаги на выезд я не дам, так и знайте!

Варя зыркнула на него и уже было открыла рот, чтобы сказать что-нибудь ядовитое, но отчетливо увидела в глазах Матвея страстное и упорное выражение. Заставив себя успокоиться, девушка лишь поджала губы и устремилась вверх по улице. Твердышев шел вслед за ней, не отставая ни на шаг и не обращая внимания на косые взгляды большинства сельчан, которые встречались им по пути.

Уже к вечеру по поселку распространился слух о том, что управляющий Осокина Твердышев при живой жене ухлестывает за приезжей дворянкой, которая живет у них в доме. Все слухи подтверждались красноречивым рассказом старосты о том, что Матвей Гаврилович сам явился к нему и требовательно настоял на том, чтобы Олсуфьева вернулась в его дом на Вознесенской улице.