Типом римского банкира и ростовщика, занятого ссудами в провинциях, может служить друг Цицерона, Помоний Аттик. Это был плантатор, книгоиздатель, поверенный и управитель по делам нескольких богатых капиталистов и нобилей, направивших свои денежные средства в восточные области. Центром операций Аттика была Греция; здесь у него было множество клиентов, не только частных лиц, но и целых общин; города и территории стояли под его денежным патронатом. Особенно близки были отношения Аттика к Афинам, где он постоянно почти и жил. Разнообразные и крупные ссуды, которые он давал афинянам, сплетались тесно с его популярными щедротами, с его либеральным меценатством в городе. В дурные годы Аттик хлопочет о раздаче хлеба гражданам, после разорения города Митридатом дает ему большую ссуду без процентов. Но это, в конце концов, лишь неопределенная чрезвычайная премия, посредством которой обеспечивается постоянный доход с массы лиц, находящихся у него в долгу.

Характерны отношения Аттика к городу Бутроту в Эпире. В его окрестностях и на его территории Аттик составил себе путем последовательной скупки весьма крупные имения. Конечно, и здесь у Аттика появилось немало клиентов. Но в этой области его положению, как денежного патрона, грозили те усложнения, которые возникли в Риме со стороны монархических претендентов, искавших вознаграждения для военных масс. В эпоху сулланских конфискаций и наделов Аттик, уклонившийся от политики в Италии, сумел сохранить свои приобретения в Греции. Но после второй гражданской войны в 40-х годах I в. ему с неизбежностью грозили потери. Цезарь решил, между прочим, устроить в Бутроте колонию ветеранов и отобрать для этой цели у города часть его территории. Аттик, хотя и косвенно, терял очень много: городу предстояло разорение, и тогда не могло быть речи о возврате кредитованных ему сумм. Через Цицерона Аттику удалось добиться свидания с Цезарем, и за обедом у диктатора дело устроилось к полной выгоде для влиятельного капиталиста, которого Цезарь, по-видимому, желал привлечь на свою сторону. Соглашение состояло в том, что Аттик внесет сумму, равную угрожавшей городу потере, как бы уплатит положенную на город военную контрибуцию; этим способом он и выкупал Бутрот от военной колонии. Таким образом, капиталист спас уплату по старым обязательствам граждан и новым большим кредитом поставил город в еще большую от себя зависимость.

В эпоху расцвета империализма всемогущий римский капитал стал распространять свою силу за военные и политические границы государства. Негоциаторы являлись не только следом за покорителями. Они открывали кредит соседям, союзникам народа римского, владетелям вассальных княжеств. Таким образом, они шли впереди завоевателей, готовили им пути, своими ссудами и поставками втягивали в зависимость города, царьков, полуварварские племена, раньше, чем являлись легионы и администрация. Ливий признает вполне откровенно и наивно уничтожающую силу римской кредитной системы: римляне победили македонского царя, но оставили Македонии самоуправление; они решили, однако, вовсе прикрыть доходные рудники этой страны, «потому что эксплуатация их невозможна без посредства откупщиков, а где раз появился откупщик, там либо бессильно публичное право, либо союзники наши утрачивают всякое подобие свободы»[25].

Судя по переписке Цицерона, на Востоке в 50-х годах, кажется, не было крупного города или князя, который бы не задолжал римлянам. Город Никея в Вифинии был должен римскому гражданину Пиннию 8 млн. сестерций. В качестве наместника Киликии, Цицерон внушает пропретору Вифинии, чтобы город понудили к уплате долга сыну и наследнику Пинния, «молодому человеку, необыкновенно скромному, ученому и мне преданному»[26]. Один из азиатских должников, каппадокийский царек Ариобарзан, отчаянно бился между двумя кредиторами, Помпеем и Брутом. Ему пришлось прибегнуть к чрезвычайным налогам в своей стране, однако общей суммы собранного с подданных (33 аттических таланта) не хватало для того, чтобы заплатить проценты с капитала, занятого у одного Помпея. «Но наш Гней (Помпей) милостиво терпит: он не видит пока своего капитала и довольствуется ростом, да и то неполным. Зато больше царь никому не платит и не может платить; ничего нет в казне, нечего больше собрать со страны… Нет более разоренного государства и более бедного царя», – пишет Цицерон[27].

В одной из своих защитительных речей Цицерон, выхваляя своего клиента, одного из крупнейших по богатству представителей капиталистического класса всадников, говорит: «Он вел массу дел, получил множество концессий, владел большими паями, вложенными в эксплуатацию казенных статей; он давал взаймы народам, в большинстве провинций положены были его капиталы; наконец он кредитовал царей!»[28]

Эти слова относятся к банкиру Рабирию, и нигде, может быть, связь между внешней политикой Рима и операциями денежных людей не выступает так осязательно, как в его истории. Царь египетский, Птолемей Авлет, только что признанный сенатом, был свергнут с престола своими подданными и изгнан. Он приехал в Рим, чтобы хлопотать о своем восстановлении при помощи римских легионов. Помпей дал изгнаннику и его двору блестящее помещение в своей загородной вилле, но предоставил ему действовать на свой риск. Необходимо было найти денежные средства для подкупа сенаторов. Рабирий уже ссужал царя «заочно», особенно когда для признания его законности надо было подкупить Цезаря в 59 г. за 6000 талантов. Ему казалось теперь, что «нет риска предоставить еще большие средства в распоряжение Птолемея, когда никто не сомневался, что царь будет восстановлен, и Рабирий положил в его египетское предприятие почти все свое состояние вместе с капиталами своих «друзей», т. е. доверителей своего банка и денежных участников своих ссудных операций. Однако сенат принял неопределенное решение и не дал Птолемею военной помощи. Рабирию надо было во чтобы то ни стало восстановить свой поколебленный кредит в Риме. Пользуясь посредничеством Помпея, он вошел в частное соглашение с проконсулом Сирии Габинием. За восстановление Птолемея Габинию обещали 10 000 талантов, и уплату этой суммы опять гарантировал Рабирий, выговорив себе процент за комиссию. Когда сирийские оккупационные легионы посадили Птолемея в его дворце в Александрии, долг царя Рабирию превышал намного весь ежегодный бюджет богатого Египта. Теперь Рабирий потребовал, чтобы его назначили министром финансов и распорядителем казны в Египте: таким способом он надеялся заплатить по договору Габинию и вернуть с выгодою всю ссуду, данную царю.

Эта история банкира, ставшего министром у своего должника, иностранного государя, чрезвычайно характерна. Происходит подчинение большой страны капитализму задолго до ее действительного и окончательного присоединения к римским владениям. Вместе с тем для финансового удовлетворения римского банкира совершается набег, происходит временное завоевание государства; предприятие это, правда, ведет должностное лицо из высшего служебного класса, но оно носит совершенно частный характер, оно составляет крупное злоупотребление властью в интересах частной выгоды.