Спрятав руки в карманы, он проходит всего в двух шагах, но я не могу его окликнуть.

Отчаянное желание растормошить парня, заглянуть в невыносимо прекрасные глаза и убедиться, что и он ни о чем не забыл, растаскивает на части – я устала жить в опустевшей серой повседневности и прятаться от нее в ярких несбыточных снах.

Идея приходит быстро – разворачиваюсь на каблуках и топаю по паркету к кабинету химии. В нем пока никого нет, лишь из подсобки за доской раздается звон стекляшек: к предстоящему занятию учительница разбирает колбы, горелки и реактивы.

– Татьяна Евгеньевна, давайте я вам помогу! – кричу в сумрак подсобки, косясь на учительский стол и классный журнал, одиноко лежащий на нем.

– Спасибо, Соня, не нужно! – слышится из темных глубин, я крадусь к столу, забираю журнал и судорожно листаю его страницы.

И нахожу адрес Егора: Заводская, дом 3, квартира 10.

* * *

Со звонком я молниеносно оказываюсь в гардеробе, забираю пуховик, прячусь за тумбой с зеркалом и превращаюсь в слух. К счастью, Саша и его штурмовики, влезая в куртки, во всеуслышание планируют наведаться после школы к Тимуру, и Егор в их сегодняшние планы не входит.

Обмотавшись шарфом и набросив капюшон поверх шапки, я сбегаю с крыльца и пробираюсь к остановке общественного транспорта – гонимый встречным ветром снег мешает дышать и налипает на ресницы. Предчувствие праздника, того, что никогда не отмечают в моей семье, вселяет азарт и легкость.

Бабушка после работы займется репетиторством, и я не стану докладывать ей о своих делах. Она не беспокоится, учитывая, что все последние дни я провела в кровати, отвернувшись лицом к стене и растеряв всякий интерес к жизни.

Несколько остановок еду в воняющем выхлопами автобусе и, собрав остатки сил, выхожу на Заводской. Колени подкашиваются от волнения и страха: даже если я останусь живой, пройдя без сопровождения этими дворами, Егор точно убьет меня. Ну и пусть, жить так я тоже больше не в состоянии. У меня никого, кроме него, не осталось…

Снег закручивается вихрем, сдувает с головы капюшон, задувает за шиворот, глаза слезятся. Я петляю по припорошенным кучам мусора, перепрыгиваю через разрытые коммунальщиками траншеи, нарезаю круги вокруг двухэтажных бараков, но на них нет табличек с адресами.

Я узнаю дом Воробья и улыбаюсь, в ужасе пробегаю мимо стаи алкашей, благополучно расхожусь на тропинке с бродячей собакой и окончательно впадаю в отчаяние, но черная надпись «3» на желтой стене мгновенно поднимает настроение до затянутых белыми тучами небес.

Налегаю на деревянную разломанную дверь, отсчитываю номера квартир, поднимаюсь по прогнившим ступеням и останавливаюсь как вкопанная – второй этаж сплошь исписан нецензурными ругательствами, угрозами и проклятиями в адрес «Надьки – шлюхи» и ее «урода». Дверь, оббитая коричневым кожзаменителем, вся изрезана, прожжена спичками и заплевана. Вместо кнопки звонка зияет дыра.

Чтобы сдержать негодование, прикрываю ладонью рот: люди до сих пор специально приходят сюда, чтобы травить, пугать, не давать Егору и его маме спокойно жить, и подобная дикость давно считается нормой…

Я размахиваюсь и стучу по раскуроченному почтовому ящику.

В тишине за растерзанной дверью раздаются шаги, с щелчком замка в темном проеме возникает Егор и молча на меня пялится.

– Привет… – осторожно начинаю я.

– Ты что здесь делаешь? – Он отмирает и быстро заглядывает мне за спину.

– В гости пришла. Ставь чайник, – улыбаюсь глупой несмешной шутке.

– Ты совсем больная? – шипит он, хватая меня за шиворот и втаскивая в неизвестность прихожей. – Скажи, ты совсем не дружишь с головой?!

– Ты не отвечаешь на сообщения, делаешь вид, что ничего не было, старательно игноришь и считаешь, что это – лучшее, из того, что ты можешь для меня сделать?! – перебиваю я; пусть он думает, что я пришла скандалить, а не умолять. – Ты высказался тогда, на пустыре, а мне такой возможности не дал! Но с чего ты, блин, взял, что я буду терпеть и молчать?

Егор обжигает меня напряженным взглядом и вздыхает:

– Черт с тобой. Проходи, раз пришла!

Он скрывается в глубине квартиры, после шума воды и шипения газа где-то чиркает зажигалка.

Избавляюсь от сапог и пуховика, осторожно шагаю и осматриваюсь по сторонам: Егор с мамой живут в тесной древней двушке, но, несмотря на плачевное состояние барака, у них уютно, чисто и светло. Только окна в некоторых местах забиты прозрачной пленкой вместо стекол.

– Бьют постоянно, – тихо поясняет вернувшийся из кухни Егор и, скрестив на груди руки, встает рядом. От его присутствия становится жарко, сердце пускается в галоп.

– Ты один? – спохватываюсь я, и он усмехается:

– С этого и надо было начинать. Ты даже на мою маму нарваться не побоялась… А если бы она устроила грандиозный скандал, что бы ты делала?

– Я бы сказала ей, что не имею к той истории никакого отношения! – уверенный тон усмиряет зашевелившийся в солнечном сплетении страх.

– Один я, не переживай. И если что, моя мама никогда не закатывает скандалов, – Егор внезапно смягчается и сбрасывает ледяную маску: – Пошли.

Я плетусь следом и разглядываю ярко-зеленую футболку на его плечах – до этого я никогда не видела Егора без форменного или черного мешковатого пиджака. Мне нравится, как он сложен, нравятся его руки… Тихо краснею и шумно сглатываю. И вдруг замечаю на смуглой коже страшный белый шрам, убегающий под короткий рукав.

Егор распахивает дверь и пропускает меня в свою комнату.

Желтые шторы трепещут от мимолетного сквозняка, декоративные растения в ноябре пышно цветут на подоконнике, связанный крючком разноцветный плед укрывает древний диван, полированные полки вдоль стен заставлены книгами… В каждой детали и неприметной мелочи заметна любовь Егора – та самая, которой он на самом деле любит вся и всех.

Из идеальной уютной картинки выбиваются лишь стол, заваленный рулонами ватмана и листками формата А4, исписанными формулами и цифрами, и погребенные под всем этим ворохом ноутбук и принтер.

Заметив мой немой вопрос, Егор поясняет:

– Я на досуге контрольные, курсовики и дипломные на заказ пишу. Любой сложности… Всему Городу, и не только. Матери помогаю: деньги лишними не бывают.

Скромно устраиваюсь на уголок дивана и от удивления выговариваю с трудом:

– Но… как? Конечно, я видела твои оценки, но неужели ты запросто можешь сделать даже дипломную работу?

Егор садится рядом и пожимает плечами:

– Ну, не запросто, конечно… А еще я однажды делал кандидатскую для старшего брата Воробья: хотел человек законно откосить от армии. В тот раз я действительно очень долго морочился, но, представляешь, прокатило… Так что, думаю, мне будет несложно стать нормальным там. Потом, когда уеду… – Он поднимает голову и пристально смотрит на меня.