Улыбка Марселлы Байнес была такой широкой, что казалось, будто, кроме нее, на лице больше ничего не было.

– Это все мои парни, мистер Рансбург.

– У вас их действительно много, мисс Байнес. Парней.

Она показала на черно-белую фотографию мужчины с маленькими свиными глазками и засохшей слюной в уголках рта.

– Чарльз Осланд, – сказала она.

Осланд был из мира знаменитостей пятидесятых годов. Он задушил удавкой семерых женщин, самой известной среди которых была Тина Каралла, телерепортер из Мемфиса.

Пока я рассматривал снимок, Байнес подошла к шкафу, вынула что-то из него и вернулась ко мне. В руках у нее был герметично застегивающийся пластиковый пакет с куском веревки внутри.

– Это бельевая веревка, которой Чарльз привязывал Тину к ее кровати, – не без гордости сообщила она. – Давайте, откройте его.

– В этом нет необхо… – Мне не хотелось прикасаться к этой жуткой вещи.

– Все нормально, – и она ободряюще, как ребенка, похлопала меня по плечу. – Это часть вашего нового мира.

Я взял пакет. Это всего лишь обычная веревка, убеждал я себя, не более чем скрученные пряди волокна. Я открыл его.

– А теперь понюхайте, – предложила она.

Я поднес пакет к носу и вдохнул. Ничего. Марселла наклонилась к пакету и тоже сделала глубокий вдох. Затем она отпрянула, и на ее лице появилась блаженная улыбка.

– Голова кружится, верно? «Шанель № 5», духи, которыми пользовалась Тина. Она наносила эти духи на свою шею, на свою красивую, как у лебедя, шею.

– Это… восхитительно, – сказал я, пытаясь закрыть пакет.

– Вдохните еще разок, – посоветовала она, – Прощу вас. Я настаиваю.

Я закрыл глаза» сделав вид, что глубоко вдыхаю. В какой-то момент я почувствовал зловещий аромат; нет, это были не духи, это был запах мучительной смерти.

– Два самых ярких момента в жизни двух людей, навсегда застывшие в куске обычной хлопчатобумажной веревки, – с пафосом произнесла мисс Байнес.

– Сколько это стоит? – спросил я, застегивая пакет.

Она похлопала меня по руке.

– Это не продается. Это мой личный амулет, который я использую для собственной поддержки…

– А если бы продавалось?

– Давайте сейчас не будем болтать на всякие рыночные темы, мистер Рансбург. Мы пришли сюда для того, чтобы наслаждаться.

Следующие полчаса я продолжал знакомиться со всевозможными реликвиями дикой жестокости. Это были шарфы садомазохистов, всевозможные инструменты, используемые непотребным образом, разнокалиберные электрические провода… В какой-то момент она протянула мне небольшую пластиковую коробочку с тарахтевшими внутри нее канцелярскими кнопками и рассказала, каким образом они применялись. Мне тут же захотелось швырнуть все это в унитаз и потом еще полдня смывать. Вместо этого я потряс коробочкой, понимающе поднял бровь и сказал:

– Надо же, как изобретательно.

После того как мне были продемонстрированы все экспонаты, она спросила:

– А что вы коллекционировали раньше? Все, кто приходил ко мне, прежде тоже что-то собирали.

– Все, как у всех, я полагаю. Марки. Монеты.

Сочувствующая улыбка.

– От марок я очень далека, а вот монеты я коллекционировала несколько лет. Но не новые, а бывшие в употреблении. Мне хотелось видеть их износ, чувствовать прикосновение рук, перебиравших их в карманах, ощущать их вес. В мире коллекционеров надо мной смеялись из-за этого пристрастия к неопрятным, изношенным монетам. Но затем я увидала коллекцию монет Мерле Бэнтона. Вы слыхали о нем?

– Немного. – Бэнтон был коротким ужасом тридцатых годов – железнодорожным полицейским, который жестоко убил дюжину людей, убегавших на поездах от Великой депрессии, и разбросал их трупы вдоль рельсов от Сент-Луиса до Санта-Фе.

– Внезапно эти монеты для меня ожили, мистер Рансбург. Я узнала, что мистер Бэнтон часто клал их в рот, перекатывая от одной щеки к другой. Интересно, были ли у него монеты во рту, когда он…

Она, казалось, на несколько секунд погрузилась в какие-то свои грезы.

– С чего вы начали заниматься коллекционированием? – наконец спросила она. – Что было первым?

Я мысленно пробежался по своему прошлому: третий или четвертый класс, я бегу по лугу с самодельным сачком в руках – куском марли, заколотым булавками вокруг проволочных плечиков для одежды.

– Бабочки, – смущенно ответил я.

Она улыбнулась.

– Как и очень многие из нас. То есть начали вы с чешуекрылых. Мне больше всего нравились данаиды монархи. Когда я была маленькой, я как-то нашла висевшую на кусте куколку. Она походила на маленькое украшение, драгоценное и уязвимое. Я сняла ее с ветки и принесла домой. Шли дни, я следила за ней, и мне казалось, что я чувствую, как под зеленой оболочкой бьется крохотное сердечко. Затем, разумеется, свершилось неизбежное – выход из заключения. Расправив крылья, бабочка улетела. В тот самый день я решила навсегда сохранить этот момент освобождения и стала собирать куколки. Кстати, коллекцию, мистер Рансбург, я сохранила. Хотите взглянуть?

– Почту за честь.

Она наклонилась к шкафу, выдвинула ящик и вынула оттуда застекленный планшет. Сложив губы трубочкой, она сдула с его поверхности пыль.

– На это ушло несколько лет, – сказала она, протягивая мне коробку. – Но каждая куколка здесь – само совершенство. Это все застывшее время.

Сквозь стекло я увидел дюжину зеленоватых коконов, расположенных в три ряда по четыре штуки. У каждого из них тонкая, как пергамент, зеленовато-коричневая оболочка с боку лопнула; в образовавшуюся прореху пыталась вылезти бабочка, да так и застыла в стремлении расправить крылья.

– Прекрасно, – пробормотал я.

Она ненадолго отвернулась, чтобы оставить меня с этим шедевром варварства наедине, затем вернула планшет на место и, снова взяв меня за руку, повела назад, в жилую часть квартиры.

– Я собирала свою коллекцию долго и с размахом, мистер Рансбург. У меня есть несколько великолепных экспонатов, поистине невероятных и магических вещей. Я могла бы стать вашим наставником, если бы вы захотели.

Челюсть моя буквально отвисла в порыве деланного удивления ее великодушием.

– Это было бы просто невероятно, мисс Байнес, я не знаю, как вас благодарить.

– Мы оба будем при этом расти: вы будете учиться, а я буду получать удовольствие, следя за вами и вновь переживая начало этого захватывающего путешествия.

Марселла Байнес повернулась и прильнула своими губами к моим; ее поцелуй получился легким и целомудренным. Отодвинувшись, она посмотрела на часы и грустно улыбнулась.

– У нас еще будет много времени, чтобы получше узнать друг друга, мистер Рансбург. Но сейчас я уже опаздываю в бридж-клуб. Скучные пожилые дамы, у которых жизнь такая же серая, как их седые волосы; мое присутствие там всего лишь традиция, которую нужно поддерживать. Надеюсь, мы с вами скоро увидимся. Скажем, в пятницу?