До сих пор молчавший Антон попытался было запротестовать, но Иван Петрович опять не дал ему выговорить ни слова. И Житкевич подчинился старику: очевидно было, что разговор и в самом деле крайне важен для него, продуман до мелочей и служит чем-то вроде научного завещания другу и ученику.

— Так вот, сделать мое изобретение известным, найти на него покупателей — это будет не трудно, уверяю! — я поручаю вам. Но при одном условии. Вот оно: половина прибыли в будущем должна принадлежать моей внучке. Она — наследница патента, и я позаботился оформить все это надлежащим образом. Но вы знаете, какие на дворе времена… Тем не менее вам — именно вам — я доверяю. Вы сейчас мой самый близкий друг и коллега, к тому же умница, человек порядочный и преданный. Ближе вас у меня никого нет. И когда я уйду, у Насти останетесь только вы. По крайней мере, до тех пор, пока у нее не появится собственная семья.

Он залпом выпил те несколько капель слабого вина, которые еще оставались в его бокале, и закончил:

— Я дарю вам свое изобретение. Только прошу вас: не забудьте мою внучку!

Антон молча слушал. Ему было отчаянно жалко профессора. Тот не был старым человеком — по годам Лаптев приближался всего лишь к семидесяти, но коварная болезнь подтачивала его силы. Конечно, Антон и раньше слышал про «металл с памятью» — это было одно из многих, весьма, кстати, перспективных, совместных направлений их работы. Но Житкевич считал, что время этих исследований (по крайней мере, в их практическом применении) еще не пришло, и не предполагал, что старый профессор именно этой разработке придает такое большое значение.

Но Антону, во всяком случае, было ясно одно: это не тот случай, когда можно возражать или спорить. Несмотря на весь свой скепсис по отношению к «новому гениальному открытию», он обещал Ивану Петровичу сделать все так, как тот просит. И Лаптев в тот же вечер передал ему все нотариально заверенные бумаги на владение патентом.

Изучив их дома, Антон серьезно призадумался. Он знал, что Лаптев — при его колоссальном опыте и интуиции — довольно редко ошибается. И в то же время его иногда заносит: профессор, как все нестандартные люди, был отчасти фантазером и некоторым изобретениям придавал повышенное значение. Однако содержание документов выглядело настолько весомо, что Антон решил заняться ими всерьез, проверить, на чем основаны прогнозы Лаптева. И Житкевич поднял все бумаги по этим разработкам в лаптевской лаборатории, благо сейчас эта лаборатория относилась к его отделу.

Итак, «металл с памятью». Это, если говорить попросту, не вдаваясь в научные тонкости, особого рода сплавы из никелид-титана. Их свойства удивительны: при охлаждении металл становится легко деформируемым, ему можно придать любую форму, а после того как металл нагревают (например, погружают в воду сорока пяти — пятидесяти градусов), он принимает первоначальную форму. Да, здесь, разумеется, можно найти медицинское применение. Прежде всего в хирургии, где нужна фиксация. При травмах, при болезнях позвоночника, при переломах конечностей… Узкая специализация? Ни в коем случае! Напротив, весьма широкая, потому что открывает поистине неограниченные возможности для медиков нового века. Чем больше размышлял Антон над этим чудесным металлом, тем все более сказочными представлялись ему варианты его использования.

Таким металлом можно фиксировать переломы костей, позвонков, поясничных дисков, можно скрепить грудину после операции на сердце. И в челюстно-лицевой хирургии найдется применение подобному фиксатору, и в некоторых видах консервативного лечения, при мануальной терапии например… Причем это только то, что намечено самим Лаптевым. А со временем наверняка появятся еще и другие области применения никелид-титана.

Действительно, если выйти на мировой рынок, откроется золотая жила. Вся технология и области применения были продуманы настолько точно, все бумаги оформлены до такой степени грамотно, что теперь Антон перестал считать старого профессора романтиком от науки, этаким Паганелем-бессребреником, каким тот казался ему еще недавно. Пожалуй, ему бы еще немного удачи и здоровья — и не было бы в России более крепкого ученого-предпринимателя, нежели Иван Петрович Лаптев. «Настоящий капиталист от медицины, человек новой формации!» — довольно усмехнувшись про себя, подумал Антон о старом профессоре и почувствовал, что стал ценить и уважать его еще больше.

Житкевич начал предварительное изучение спроса на изобретение. Оказалось, что пациентов, при лечении которых можно было бы применять «металл с памятью», довольно много. Но специалистов, готовых применить новую технологию в своих клиниках, раз-два и обчелся. Среди них главным образом были молодые, рисковые хирурги из стран западного мира, врачи с незашоренным взглядом и передовым мышлением. И все же, если удастся продать «металл с памятью» хотя бы им, через какое-то время успех обеспечен!

Применение «металла с памятью» на практике означало, что пациент, обреченный прежним уровнем медицины на пожизненное пользование инвалидной коляской, вновь обретет подвижность, сможет жить нормальной и полноценной жизнью. За это люди будут платить большие деньги, и в тех клиниках, которые отважатся на применение новой методики, наверняка выстроятся очереди. Ради этого стоило рискнуть!

Антон вспомнил свою первую встречу с профессором Лаптевым на ВДНХ. Вспомнил рассыпавшиеся по полу позвонки модели скелета и то, как долго и тщательно он сам собирал и скреплял их после этого в единое целое. «Металл с памятью» сможет сделать это куда быстрее и квалифицированнее; будучи использованным как фиксатор, он сумеет сделать то, чего еще никогда не умела медицина: «чинить» позвоночные столбы… И, осознав масштабы и перспективы изобретения профессора Лаптева, Антон принялся за работу. Он теперь просто обязан сделать так, чтобы имя Ивана Петровича навсегда осталось в российской и мировой медицинской науке.

Эксперименты, которые оказались необходимы для реализации идеи Лаптева, требовали энергии, времени, полной отдачи сил, а главное — больших денег. Такие деньги можно было найти только с помощью паблисити — раскрутки, известности, рекламы. Между тем специалистов по рекламе среди знакомых Антона никогда не было (он вращался совсем в иных кругах), а отдавать продвижение своего вынянченного, но еще не полностью окрепшего детища непроверенным людям они с Лаптевым не хотели и не могли. Дело в том, что среди так называемых пиарщиков и рекламистов крутилось много подозрительной публики, рынок еще не сложился, технологии были не отработаны; можно было наткнуться на настоящих воров, способных «увести» идею от ее авторов. И большинство ученых их круга, если не хотели провалить дело, сами брали на себя рекламу своего продукта.

Пока Антон думал, как начать раскрутку лаптевской идеи, с какого конца подойти к этому непривычному для него делу, пока читал переводные книжки, забавные для русского человека тем, что про простые вещи в них говорилось с излишне преувеличенной серьезностью, случилось вот что. Однажды утром в его лаборатории раздался телефонный звонок, и вкрадчиво-бархатистый, полный обманчиво-мягких ноток голос, объяснив, что о новых экспериментах Житкевича ходит масса интригующих слухов, пригласил его поучаствовать в съемках телевизионной программы «Доброе утро». Эту популярную программу во время завтрака смотрит вся страна, и участие в ней для любого ученого, тем более такого молодого, дело вполне уважаемое и даже престижное. Запись эфира проводили поздно вечером, когда во Владивостоке уже было утро, и потом крутили по всем часовым поясам.