И вот ты, вся печальная и нервная, думаешь — нужно ванну. Срочно нужно теплую, добрую, с какими-нибудь ароматизаторами, и маслица иланг-илангового капнуть, и пеночки по-старинке чуть-чуть взбить — ванну.

Предвкушаешь.

Долго-долго. Потом долго, со вкусом, с расстановкой все это формируешь… И даже думаешь, не взять ли с собой бокальчик… Но берешь просто чашечку кофе, и вся такая томная, уже почти спокойная, довольная, погружаешься в эту ласковую, утешающую, благоуханную… Как субмарина, которая взяла наконец-то курс домой.

И прикрываешь в неге глаза, и наносишь на лицо крем, а на голову какую-нибудь маску. И ты не как прапорщик в отставке, а как девочка, как фея, как принцесса, и внутри тебя распускается музыка…

Ты вдыхаешь божественный аромат…

Ты слушаешь тишину…

* * *

И тут, блядь, приходит Брускетон, залазит, блядь, в лоток, который стоит недалеко от ванны, и туда с удовольствием и шумно срет.

И шумно и весело потом закапывает насранное минут пять, но это уже неважно, потому что все пошло прахом.

Все! Потому что где тот иланг-иланг и наслажденье, а где Брускетон после плотного завтрака.

Три соседских кота пришли к нам на крыльцо и требуют запустить их внутрь!!! Весна у них. А у нас женщины!

— Женщины, — говорю я, — там клиенты у входа! Что им сказать?

— Ах! — рдеет юная Брускетта и ныкается под диван.

— Глупо пошутила, щаз! — Агата смотрит на меня с высокомерным недоумением старой девы и… идет к окошку смотреть на кавалеров. Мало ли…

Потом оборачивается на меня через плечо.

— Это вот это, что ли? Ты с ума сошла. Где мы, а где эта гопота щербинская.

— Ну прости, — говорю, — других котов у меня для вас нет.

— Пфуй! Дура! — Уходит.

Коты сидят.

Пытаюсь быстро и жёстко худеть себя, мужа и Агату.

Бодипозитив, конечно, рулит, но купальник я себе купила закрытый, а к нему с пяток разных парео, чтоб прикрывать целлюлит.

Так нельзя.

И я честно скажу, что мне сейчас все равно, как я выгляжу, но мне не все равно, что люди будут видеть, что я выгляжу не соответствующе статусу, и все такое… Ну кароч, надо поподтянутее быть, а не как едок картошки на пикнике с картошкой.

То есть чистый такой логический у меня к этому делу подход.

Питону достается заодно. Хотя и по здоровьюшку ему не мешало бы скинуть двадцаточку.

А Агате достается больше всех, потому что она так разжирела, что ходить не желает и предпочитает ездить на мне.

У Агаты, короче, диета жесткая. Самая жесткая. Суровейшая.

Потому что она кошка, и не может сама насыпать себе еду в миску. Зависимая она… В ситуации абьюза живет бедолага.

* * *

Ну и что мы имеем в результате?

В результате Питон честно не жрет. Я жру, но пытаюсь нажранное скачать всякими приседами и планками.

А Агата (которая в абьюзе вся) орет, писается на подушку, стучит в меня головой, материт меня по-всякому и периодически ложится к миске (пустой) мордой и обнимает ее руками, как Чудовище обнимало цветочек аленький.

И не надо думать, что я ее впроголодь держу. Я просто выдаю ей пищу по расписанию, а не как она хочет — ВСЕГДА.

В общем, сердце материнское ж — не камень. И если ссанье, матюки и избиения я могу вытерпеть, то эту скорбь — никак.

И понятное дело, она прочухала. И теперь как только хочет жрать и понимает, что миска пустая, ложится и принимается драматично иссякать…

Вот прямо сейчас иссякает, хотя с час назад нормально позавтракала.

* * *

И я теперь отлично понимаю родителей пухлых и толстых детей. Это ж невозможно совершенно. Это ж выматывает душу.

— Агата, — говорю. — Я ж все тебе во благо творю.

— Аааа… ааааа, — стонет Агата. — Аааа. Аааа. Ты не мать, а абьюзер! Аааа… аааа. Я умру, ты виноватая будешь!

Вот, блин, и причиняй после этого добро (((.

Многократно говорила, что что-то с этими котиками лет десять назад произошло. Какой-то качественный скачок.

Не то вирус токсоплазмоза мутировал, не то сами котики резко и мощно поумнели. Но эта повсеместная истошная котофилия неспроста.

Истинно вам говорю, 4 мая 1925 года Земля налетит, и все такое…

Очень это по туркам заметно.

Когда я там жила и обитала, отношение к кошкам было простым и несложным, очень деревенским… Аллах дал, аллах взял, и место кошки на улице. Кормить ее надо объедком и молоком, пусть ловит мышей и не лезет своей шерстью в дом и к детям… Лишних котят топим. Стерилизация? Не слышали… Глупость какая.

А сейчас совсем простые, деревенские, можно сказать, турки своих котиков мимимишкают и в лица целуют. Прививают, обхаживают, кормят Ямсом и всячески кладут спать с собой на белые подушки.

Ну, у нас тут тоже кошек лобызают в лица, но русский человек — он в целом сердоболен и не так примитивен (я в хорошем смысле про примитивность сейчас).

Я двадцать лет назад котика с собой в Стамбул привезла. Беленького. Так его моментом выперли в сад, и только мои упреки как-то спасали котика от изгнания на помойку.

А как раз лет десять назад свекровь внезапно и сама возлюбила рыжего уличного кота. Нарекла его Гуффи. Купила ему корзиночку с подушечкой и лично сводила к ветеринару на предмет полного обследования.

Гуффи потом съебал, канешна. Он был еще первой формации кот, не изысканный хипстер. Свекровь по этому поводу сильно убивалась и никак не могла завести нового котика.

Но потом приютила беременную девицу и пестовала ее новорожденных котят, как родных. Девица уже была кошка-мутант, поэтому нагло обжилась и заняла Гуффину корзиночку собой и выводком.

Насколько я знаю, она до сих пор там в корзиночке пребывает. Уже будучи стерильной и жирной.

Истинно вам говорю…

В полчетвертого сегодня у меня встреча.

В час дня после ряда событий, включавших в себя семь чашек кофе, я подумала, что я, наверное, сейчас буду помирать, и поэтому никуда не пойду.

Я легла помирать и даже не стала брать с собой комп и телефон. Вот тут вы должны уже понять, насколько я была серьезна в своих намерениях.

В час десять я передумала помирать, но решила поспать — все-таки два часа за четверо суток это мало.