Даже удивительно, насколько слаженно вдруг завертелась работа: посуда мылась, чайник вскипал, вещи собирались, и только я сидела напротив рыдающей эльфийки, не зная, как начать разговор.

– Кася, ну хватит, прошу тебя, – собравшись с силами, наконец произнесла я. – Если хочешь, можешь мне рассказать, что случилось. Тебе должно полегчать.

Вообще-то, я не знала, поможет ли такой метод, но в разных фильмах главные герои обменивались именно такими фразами.

Кася вскинула на меня заплаканные глаза.

– Я ребенка потеряла… – произнесла она и принялась рыдать с новой силой.

Меня же словно током пронзило.

Что же мы наделали с Дашкой, о чем мы вообще думали? Это же все из-за нас!

Я и сама не поняла, но спустя мгновение уже сидела перед Касей на коленях и плакала, у меня началась истерика не хуже, чем у эльфийки. Я виновато ревела, хотелось рвать на себе волосы, в горле стоял ком. И, как молитву, я произносила только одну фразу: «Прости! Прости нас!»

Не знаю, понимала ли Кася мои лепетания и сколько времени продолжалось это безумное излияние слёз, но его прервала прилетевшая мне по щеке жесткая пощечина.

Она отрезвила.

Передо мной стояла Матрёна и, тряся меня за плечи, орала:

– Лисса, прекрати! Прекрати, мать твою, рыдать!

Меня будто в холодную воду окунули. А как тут бабушка оказалась? Откуда? Сколько вообще времени прошло?

Увидев мой осмысленный взгляд, бабушка перестала трясти меня и, прижав к себе в каких-то нелепых объятиях, тихо прошептала на ухо так, чтобы услышала только я:

– Прекрати истерику, дура! Ты магический фон на пару километров своими эмоциями всколыхнула, я через всю деревню сюда примчалась! Моли Бога, чтобы только я эту «феерию» почувствовала.

Теперь меня бросило в дрожь, неужели на эмоциях опять проснулась сумасшедшая сила? Я попыталась собраться с мыслями и силами.

– А где Кася, Даша, Олег? Сколько времени прошло?

– Минут семь, – уже нормальным голосом ответила Матрена. – Я, когда сюда прибежала и увидела, как ты с Кассандрой в обнимку рыдаешь, первым делом на эльфийку сонные чары наложила. А Дашку с рыжим пареньком (кстати, где вы его вообще откопали?) на кухню отправила стол накрывать. Они ведь люди, этого полярного сияния, устроенного тобой, не видели, даже не поняли, что произошло!

– Как это выглядело? – спросила я.

– Как грустный черный фейерверк, вокруг такие всполохи были. Ты за пощечину извини, но приводить тебя в чувство мне пришлось быстро, подручными, так сказать, средствами.

От слов Матрены на душе стало еще более погано. Я посмотрела на спящую Касю и обратилась к бабушке:

– Это же всё из-за нас с Дашкой случилось. Это мы виноваты, что она ребенка потеряла. Надо было всё оставить как есть.

Я говорила, смотрела в глаза Ёжки и вдруг отчетливо поняла: у нее у самой взгляд полон слез. Но она не плакала, просто капли соленой воды замерли в уголках глаз, ожидая приказа, которого никогда не получат. Потому что бабушка не позволит себе такой слабости, как рыдать у кого-то на глазах.

– Не виноваты вы. Я же не просто так предупреждала не ходить к Касе, – ответила она. – Не хотела, чтобы видели ее такой, знала, что на себя начнете грех брать.

– Если не мы, то кто?

– Расскажу дома. – Бабушка всем видом показала, что тема закрыта. – Меня интересует, откуда этот рыжий взялся.

– Пусть лучше сам все объяснит, – ответила я.

Укрыв пледом спящую на диване Касю, мы переместились на кухню. Там нас уже ждали Даша с Олегом.

Эти двое удивительно слаженно сработали: посуда вымыта, пыль стерта, стол накрыт, чай остывал до приемлемой температуры. Даша даже умудрилась быстренько замесить оладьи и теперь дожаривала первую партию.

Удивительно, но обстановка происходящего чаепития была на редкость дружелюбной и одновременно странной. Мои нервы шалили после всплеска, но я умудрялась мило улыбаться происходящему. Вообще, все напоминало глупую сказку про Алису в стране чудес. Вот-вот в воздухе материализуется чеширский кот и вовлечёт всех в очередные неприятности. Олег увлеченно рассказывал Матрене о своем потерянном рюкзаке, споре с друзьями, желании жить в палатке. Даша молча пила чай, прикусывая свежие оладушки, и молчала. Периодически она морщилась, будто от головной боли, а затем расплывалась в очередной улыбке. Я же, глядя на эту сюрреалистичную картину, офигевала.

Что за ерунда такая начала вокруг меня происходить? Двадцать лет жила спокойно, все было тихо и мирно, но стоило попасть в деревню-глухомань, так что ни день, то приключение, эмоции, срывы. Такими темпами до конца практики можно и не дожить.

После этой мысли словно иголочка заколола в груди.

Надо учиться жить с этой новой силой. Сегодня я сорвалась и просто пространство подсветила, а завтра что? В адреналиновой горячке покалечу кого-то ненароком?

Страшно не было, но я ощутила потребность управлять происходящим. Нельзя так сильно полагаться на эмоции, нужно учиться сдерживать себя.

Пока я витала в облаках, Матрена стальной хваткой начала заниматься делом.

– Значит, так, – начала она. – Курочкин еще вчера собрал вещи и уехал в неведомом направлении. Олег, тебе, получается, со стороны местной власти помощи лучше не ждать. Но у меня есть идея, куда тебя можно пристроить, только для этого надо позвонить председателю, а он в столице. Теперь касаемо Каси: она в этом доме одна не останется. Еще руки на себя наложит, не Исход, поэтому надо собрать ее вещи и перенести ко мне. Я за ней и присмотрю, и уход обеспечу, пока не оклемается. У кого какие вопросы?

Олежка, задумчиво обкусывая губы, на свой страх и риск решил робко высказаться:

– Я буду жить в палатке, мне бы только работу временную найти. Дрова, например, наколоть, воду наносить.

– Ох ты ж самостоятельный, даже думать прекрати, – оборвала его Матрена. – Я уже знаю, чем твоя жизнь в палатке закончится, – воспалением легких! Лично твою палатку в костер выкину, если узнаю хоть о попытке в ней жить. К себе не приглашаю, извиняй, у меня и так теперь не дом, а женское общежитие. А вот раскладушку в администрацию выделю. Да, дом старенький, но ничего, потерпишь. Главное – крыша над головой.

– Я самостоятельный мужчина, могу сам о себе позаботиться… – начал было Олежка, но не договорил.

По щелчку пальцев бодрой старушки ножки стула, на котором сидел рыжий, подломились и отправили пятую точку паренька в блистательное приземление на копчик.

БУХ!

– Я еще разве не сказала, что со мной спорить нельзя? – спокойным и невозмутимым тоном уточнила Матрена. – Так вот сообщаю: если я говорю прыгать, значит, прыгаем. Возражения не принимаются. Я не от самодурства это делаю, а для вашего же блага. Я бабка старая, многое повидала, и в курсе ли ты, Олежка, что у тебя на ауре все твои болячки видны?