Ко мне приблизился Сева и ударил по окровавленному плечу. Сделал шаг в сторону и пнул Рената, потом наклонился к нему и прошипел:

– Даже не шевели веревкой, пристрелю сучка дубового.

Гунч одобрительно кивнул, складки его подбородка заколыхались. Карим же отвлекся на меня.

– Сталкеры… Гунч, что с этими бедными людьми случилось?

– Я их отпустил, – сказал тот и оскалился. Зубов у него явно не хватало – торчали вразнобой, как доски в перекошенном заборе. Гнилые смешки раздались со всех сторон – оставшиеся фризовцы оценили юмор Бугра.

Все происходило как в дурном сне. Я мечтал сейчас только об одном: собраться с силами, открыть глаза и проснуться.

Сева снова замахнулся, но удара не последовало. И тут у меня в голове словно вспыхнула лампочка. Туман, вызванный непроходящей болью и стрессом, исчез, и я осознал один важный момент. «Сева. Что же получается? По словам Гунча, он бандит старой формации. Значит, чтит закон, уголовный закон, в котором свой свод правил. Сева – доверенное лицо Борзого, и именно в борьбе с фризовцами он теряет своего авторитета. Проходит полгода – и хоп, он в черном, утепленном плаще отморозков. Нет, я понимаю, банда Гунча поглотила фризовцев, подмяла их под себя. Ключевой момент – устранение главы преступной группировки по кличке Фанерный. Такое происходит сплошь и рядом, крупная рыба съела маленькую. Старые обиды забыты, из двух группировок собралась одна. Весной стреляли друг в друга, а теперь вместе отбивают почки сталкерам. Полет нормальный, вот только Сева – бандит старой формации. По беспределу ему выступать – всю свою жизнь перечеркнуть. Весь свод тюремных законов нарушить. Он же меня отпустил. Да, поругал, но дал пропуск! А сам исчез на два дня. Я за это время нашел Адлера, вернулся с ним в коллектор, убил мутантов и выдвинулся на зачистку Завода. А что он делал?»

– Настоящая лаборатория, майоришка, рабочая. Говори сам, а то и заставить могу, – произнес Карим. Видно было, как он нервничает.

– Получается, вы всю осень и зиму потратили на поиск… Вложили деньги, ресурсы… Оборвали связи с проверенными поставщиками артефактов… Перешли дорогу многим уважаемым людям, как в Зоне, так и за ее границами… Глава наемников связался с отморозками, опустился до убийств мирных сталкеров… И все зря… – выдохнул Ставр и расправил плечи. Он теперь смотрел прямо на Волка. Со связанными руками, полуголый, на холодном ветру, он смотрел без страха.

– Карим – ты неудачник, – закончил майор.

– Плохо говоришь, очень обидно говоришь. Совсем меня не слушаешь. Я же тебе правду сейчас рассказал, а ты смеешься надо мной. Так друзья не поступают.

Карим опустил голову, изображая печаль, потом сказал:

– Что делать? Я не хотел друга расстраивать, ты сам меня заставил.

Он нагнулся к грязному свертку, который лежал рядом со снайперской винтовкой Слепого. Я замер, пытаясь рассмотреть, что же в нем скрывается. Прицел со снайперки? Или личные вещи Слепого? Жетон, нашивка… Карим медленно развернул тряпку, вытащил содержимое.

– Я хотел его голову, но времени было мало. Да и пальцы удобней резать. Чик – и вот, подарок на Новый год. Спасибо, брат. – Он помахал отрезанным пальцем Слепого. Наемник резко выдохнул дым, кашлянул и ответил:

– Всегда пожалуйста, Карим. Как ты и просил, успел ему еще живому пальцы отрезать. Потом он кровью истек, моя машинка в нем хорошие дырки сделала…

– Все-все, хватит пугать военных. Глянь, они уже трясутся и стали белые как снег. Что, майор, нравится? Это вот большой палец, есть еще и мизинец…

Сердце мое просто клокотало от ярости. Хотелось облить Карима бензином, подпалить и спокойно греться, наблюдая, как сгорит этот крючконосый подонок.

– Что скажешь, майор?

– Это война… Наш снайпер убил твоего наемника, не дал убить нас… Честь ему и хвала…

Слова эти Ставр выговаривал очень медленно. Я заметил, как он слегка начал покачиваться.

– Главное… Лабораторию вы не нашли и никогда найти не сможете…

Прав был наш майор, прав на все сто. Мы все искали призрак.

– Да я тебя! – возмутился Гунч. В него тут же полетел большой палец Слепого, и Бугор обиженно засопел.

– Зачем меня дразнишь, майор? Думаешь, я сорвусь и застрелю вас? Нет, это жирный так поступит, а я – нет. Зато я другое знаю, Максимка. Я читал твой эпикриз. Ты же почти псих, на тебя только надави – и все, ты готов. Я тебе сейчас помогу…

Волк встал, поправил амуницию. Подошел к трупу фризовца, обшмонал его и достал пистолет.

– Гунч, скажи своим людям, пусть ведут предателей. Сейчас они отработают свою свободу.

4

– Держи. Хороший пистолет, немецкий. Безотказный. Убьешь здоровяка или этого, нервного, – отпущу, как и обещал.

Я вспомнил. Они сдались, вылезли из Цеха! Я с Кирпичного не смог разглядеть, кто покинул наши ряды. Вот теперь предоставилась такая возможность. Пока их вели, Гунч распорядился нас еще немного попинать и поставить на колени. Особенно досталось Ренату, который крутился, стараясь разорвать веревку. Я же для вида побуянил и затих.

С пленных не стали снимать одежду, зато вытащили ремни, шнурки. Забрали все оружие. Судя по кровоподтекам на лицах, били сдавшихся не меньше, чем нас троих. Солдатик, которому Карим протягивал короткий пистолет, старался не смотреть на нас. Руки у парня были связаны спереди, как и у второго, который смотрел куда-то вдаль, на крышу Высотки. Этим вторым был Толкач. На лбу у него пролегла глубокая скорбная морщина, плечи были опущены, будто он уже пожалел о своем поступке. Или наоборот, ему наплевать было на нас, и он ждал, когда же закончится наконец его поход на Завод.

– Толян, ты хоть кого-то из них убил? – спросил я. – Или сразу лапки поднял?

Толик промолчал. Ренат выругался.

– Хватит, – прервал его Ставр.

Первый солдатик мотал головой, отказывался брать пистолет.

– Не надо… Я не буду… Вы же обещали отпустить… Я же честно не стрелял, испугался…

– Бери, дорогой, бери. Хорошая немецкая машина. Я аж сам удивился. Гунч, жируют твои шакалы – с такими пистолетами ходят. – Карим кинул взгляд на труп фризовца. – Теперь уже не ходят, а мертвые лежат.

Бугор молчал, так и продолжая восседать на ящике. «Пахан, – с ненавистью подумал я. – Вокруг него все суетятся, дело крутится, а он лицезреет. Или его проняло, что все – лаба недоступна и теперь ему короны не видать?»

– Давай, стреляй уже! Устал я тебя уговаривать! – Карим силой вложил солдатику пистолет в руки.

– Вы же обещали… – тихо произнес парнишка.

– Я не обещал, я слово дал! Это больше, чем просто обещал. Ты же мужчина, а мужчина должен оплатить свой уход. Давай, стреляй!

«Зараза. Эта дурацкая дрожь. Хочется умереть нормально, а не как замерзшая шавка. Чертов Карим. Как он достал со своим «я». В каждой фразе: я сказал, я слово дал… – у нас таких называли просто – «якалка». Эгоист недоделанный. Как же они бесят, эти твари».