– Ш-ш, – произнес папа. – Все будет хорошо, договорились? Посмотри на меня. – Он заставил меня приподнять подбородок. – Мы справимся. Вместе.

Он начал покачиваться со мной, словно успокаивал ребенка. Я прикрыла глаза. Вместе, вместе, вместе навсегда. Я улыбнулась и всхлипнула. Кажется, пора выбирать походные ботинки. Мы стояли так, пока я не почувствовала на себе чей-то взгляд. Тогда я открыла глаза и взглянула на дом. Ким стояла на крыльце и смотрела на нас.

– Все нормально? – крикнула она.

Не просто нормально, Ким. Все замечательно.

РОВНО В ЧЕТЫРЕ ЧАСА ужин ко Дню благодарения готов. Я ставлю последнее блюдо на кухонный стол и делаю шаг назад, чтобы полюбоваться своей работой. И пусть в волосах у меня кусочки батата, в голове все равно крутится слово «триумф».

В центре стола стоит запеченная индейка, а вокруг нее еще с полдюжины тарелок: фарш, картофельное пюре, засахаренный батат, запеченная брокколи, клюквенный соус и мускатная тыква. В холодильнике ждут своего часа шарлотка и шоколадно-сливочный пирог (последний – с ванильным кремом; воистину пища богов). Все это я приготовила сама, и даже ничего не подгорело. В кухне царит беспорядок, но с этим я разберусь потом. Я приготовила пир. И он – олицетворение моей любви к дочери.

Я поправляю льняные салфетки, которые купила в «Ти-Джей Максе», и зажигаю чайные свечи. Я так увлеклась готовкой, что на несколько часов даже забыла о печальном взгляде Тома и об аплодисментах негодующей толпы, которые раздались у меня за спиной, когда я вышла из «Уолша». После этого мне пришлось на автобусе ехать в магазин у черта на рогах, чтобы купить нам еду. Это унизительное происшествие крутилось у меня в голове всю неделю. Придется найти себе нового Тома, подружиться с какой-нибудь другой медсестрой в больнице. Когда я думаю, что больше никогда не смогу с ним поговорить, у меня подгибаются колени.

– Ужин готов! – говорю я, заглядывая в гостиную, где Роуз Голд поет Адаму детскую песенку.

Дочь приходит к столу, держа Адама на руках, целует его в обе щечки и кладет в люльку. Потом замечает приготовленное мною пиршество, и глаза у нее становятся просто огромными.

– Ты превзошла саму себя. – Она улыбается.

Я отмахиваюсь, хотя мы обе знаем, как много это для меня значит. До тюрьмы я почти ничего не готовила, мы ели в основном готовую еду, которую нужно было только разморозить. Роуз Голд все равно не могла удержать ничего в себе. Она тянется к картофельному пюре, но я ее останавливаю.

– Прежде чем мы начнем есть, – говорю я, – нужно сказать то, за что мы благодарны. Ты первая.

Ну да, я надеюсь получить свою порцию обожания. Роуз Голд задумывается на мгновение.

– Я благодарна за Адама. – Она широко улыбается. – Он изменит мою жизнь.

За Адама? Разве это Адам приготовил чудесный пир? Разве это Адам предложил помочь ей с деньгами? Он только и делает, что какает и орет по ночам. Чудо новой жизни уже не кажется чудом, когда оно чужое.

Я бросаю взгляд на малыша в люльке. Тот дергает ножками и смотрит на меня с ухмылкой, словно желая напомнить, какой он очаровательный, этот маленький лепрекон. Я сжимаю руку Роуз Голд:

– Уже изменил.

– Ну, а ты? – спрашивает она.

– Я благодарна за тебя. – Я встречаюсь с ней взглядом. – И за то, что у нас есть второй шанс.

Роуз Голд смотрит мне в глаза, а потом отворачивается. Ей явно неловко.

– Давай есть, – говорю я, нарушая неловкое молчание.

Мы обе наполняем тарелки едой, от нее еще идет пар. Я начинаю с индейки: боюсь, что это блюдо не удалось. Но птица получилась отличная, сочная, совсем не сухая. Я ем с такой скоростью, что почти не дышу. Весь день простояв у плиты, я ужасно проголодалась.

– У тебя ведь завтра выходной? – спрашиваю я, зачерпывая фарш вилкой.

Роуз Голд качает головой, ковыряясь ложкой в картофельном пюре.

– Черная пятница, я работаю сверхурочно. Нужно быть в магазине в шесть.

– В шесть утра? – возмущаюсь я. – Да разве человеку в здравом уме придет в голову покупать телевизор в такую рань? Этим людям, видимо, не хватает триптофана[12], раз они готовы куда-то бежать утром после Дня благодарения.

Роуз Голд пожимает плечами.

– Может, оставишь Адама здесь? – предлагаю я. – Так тебе не придется вставать еще раньше, чтобы отвезти его к Мэри.

Роуз Голд задумывается над моим предложением.

– Ладно, – отвечает она через несколько секунд. – Но только если ты не против.

Я радостно хлопаю в ладоши. Она впервые согласилась надолго оставить его со мной. Целый день с Адамом – столько новых возможностей!

Когда я доедаю добавку, становится невозможно игнорировать тот факт, что у Роуз Голд до сих пор полная тарелка.

– Милая, ты что-то совсем не ешь. Что, невкусно? – Она не посмеет оскорбить мой великий труд.

Роуз Голд отрицательно мотает головой и кладет в рот немного картошки.

– Все очень вкусно.

– Ты так много работаешь, да еще и кормишь ребенка. Тебе нужно побольше кушать, чтобы поддерживать силы, – говорю я. – Не ради себя, так ради Адама. – Я смотрю на дочь, нахмурившись. – Обещаешь?

– Ладно, ладно. – Роуз Голд поднимает руки, показывая, что сдается, и бросает на малыша встревоженный взгляд. – Обещаю.

Удовлетворенная таким ответом, я киваю и встаю, чтобы открыть морозилку и достать ванильное мороженое. Я хочу, чтобы оно стало помягче, прежде чем я добавлю его к пирогам. Я осматриваю все полки, но ведерка с пломбиром нет.

– Ты что, съела мороженое? – спрашиваю я, поворачиваясь к Роуз Голд.

Она увлеченно рассматривает кусочек индейки на вилке.

– Я убрала его в морозилку в подвале, – отвечает моя дочь. – Чтобы освободить место для моего молока.

Я упираюсь руками в бока. Она же знает, что я ненавижу подвал. И в холодильнике на кухне места предостаточно.

– Ты не могла бы его принести? – Я ни разу не спускалась в подвал с тех пор, как переехала сюда.

Роуз Голд кривится.

– Могла бы, но я тут кое-кому пообещала, что съем всю эту еду. – Она указывает на свою полную тарелку и кладет индейку в рот. – У меня полно работы. – Прожевав, Роуз Голд расплывается в улыбке. Кто-то до сих пор не понял, кто здесь главный.

Сцепив зубы, я выхожу из комнаты. Роуз Голд смотрит мне вслед.

Я открываю дверь в подвал. Белый холодильник поблескивает внизу, справа от лестницы. Я быстро спущусь, найду мороженое и тут же вернусь. Я осторожно делаю шаг на первую ступеньку. Думай об Адаме. Вторая ступенька. Думай о Роуз Голд. Третья ступенька. Адам. Четвертая ступенька. Роуз Голд. Седьмая. Отец. Девятая. Мама. Десятая. Он. Во рту пересохло. Колени подгибаются. Я сажусь на ступеньку, тяжело дыша. Потом поднимаю взгляд. С потолочной балки свисает мой брат Дэвид.